«Что ей там могло понадобиться? – думал священник. – Я уже везде смотрел…» В этот момент он подумал о бумаге, которой выстлано дно ящиков. Ведь под ней тоже что-то можно спрятать. Он снял бумагу с верхнего ящика – ничего; со второго – тоже ничего, и только содрав бумагу с самого нижнего ящика, обнаружил письмо.
– Так вы это искали? – спросил он привидение.
Тень женщины повернула голову и уставилась на письмо в руках священника.
– Хотите, я сожгу его? – спросил он.
Фигура поклонилась, как показалось священнику, с благодарностью.
– Нынче же утром сожгу в храме, – пообещал он. – Можете не беспокоиться, кроме меня никто его не прочтет.
Привидение несколько раз кивнуло. Мертвые губы тронула едва заметная улыбка, и дух исчез.
В небе уже занимался рассвет, когда священник спустился вниз и застал всю семью в сборе. Они с беспокойством ожидали конца его ночного бдения.
– Не беспокойтесь, – сказал он им. – Больше она не придет.
Так и случилось. Больше никто и никогда не видел дух О-Соно. А что же письмо?.. Священник сжег его, как и обещал, тем же утром во дворе храма. Это была простая любовная записка, полученная О-Соно еще в те времена, когда она училась в Киото. Но об этом так никто и не узнал, кроме священника, и тайна покойницы умерла вместе с ним.
Когда-то в провинции Мусаси жили два дровосека: Мосаку и Минокити. К тому времени, о котором я рассказываю, Мосаку успел состариться, а его напарнику Минокити едва исполнилось восемнадцать лет. Каждый день они вместе отправлялись в лес, миль за пять от своей деревни. На пути им предстояло пересекать широкую реку с паромной переправой. Там не раз пытались построить мост, однако его неизменно сносило паводком.
Как-то раз, поздней осенью, по дороге домой они попали в буран. Возле переправы выяснилось, что паромщик уже ушел, оставив лодку на том берегу. Буран основательно выстудил воздух, так что и мысли не возникало переправляться вплавь. Пришлось воспользоваться хижиной паромщика, да и то дровосеки порадовались, что нашлось хоть какое укрытие. В хижине не было ни жаровни, ни очага, чтобы развести огонь. Там вообще с трудом помещались только две циновки. Зато и окна не было, а значит, не дуло. Лесорубы поплотнее закрыли дверь и улеглись спать, накрывшись соломенными матами. Поначалу они даже не особенно мерзли и надеялись, что буран скоро утихнет.
Старик почти сразу заснул, а Минокити долго не спал, прислушиваясь к завыванию ветра за тонкой стеной. Гремела река, снежинки стучали в дверь, хижина вздрагивала и порой начинала раскачиваться, словно легкая джонка на морской волне. Становилось холоднее. И все-таки сон сморил молодого парня.