А надо сказать, что у Кван Ю была дочь, редкостная красавица по имени Ко Нгай. Поэты слагали стихи о ее красоте, а сердцем она была еще прекраснее, чем лицом. Ко Нгай любила отца, из-за него она отказала множеству достойных соискателей ее руки – лишь бы не оставлять отца одного. Увидев императорское послание на желтом шелке с драконьей печатью, она так испугалась, что лишилась чувств. Придя в себя, Ко Нгай не могла думать ни о чем другом, кроме опасности, нависшей над отцом. Она тайком продала кое-что из своих украшений и с вырученными деньгами отправилась к астрологу, чтобы он посоветовал, как спасти отца от гнева императора. Астролог долго изучал небо, прикидывал расположение зодиакальных созвездий, лазил в таблицы и рисовал аспекты взаимодействия планет, соотносил их с Пятью Началами, сверялся с алхимическими записями, и наконец вынес вердикт: золото не сочетается браком с медью, серебро и железо не заключат друг друга в объятья до тех пор, пока в тигле вместе с ними не окажется тело девственницы, а ее кровь не смешается с расплавленным металлом.
Опечаленная Ко Нгай вернулась домой. О заключении астролога она никому не рассказала.
* * *
Настал роковой день третьей и последней попытки. Ко Нгай со служанками сопровождала отца на литейный двор. Поверху его опоясывала галерея, откуда можно было наблюдать за тем, что происходит внизу. А внизу работали литейщики, внизу кипел металл и бушевало пламя. Люди сновали по двору, каждый был занят своим делом, каждый знал свое место и свою задачу. Все это происходило в тишине, нарушаемой только гудением огня. В какой-то момент его голос стал громче, пламя взревело, словно налетающий тайфун. Кроваво-красное озеро металла светилось все ярче: вот оно окрасилось киноварью, словно небеса на восходе, вот киноварь растворилась в сиянии золота, вот золото побелело и стало подобно серебряному лику полной луны – в этот момент рабочие остановили мехи, раздувавшие пламя, и все, затаив дыхание, стали смотреть вверх, ожидая знака Кван Ю. Сановник уже готов был распорядиться начинать заливку металла в форму, и в этот миг над двором, словно сладкоголосая птичья трель, прозвучал девичий голос: «Ради тебя, отец!».
С этими словами Ко Нгай прыгнула вниз, прямо в белое озеро расплавленного металла. Плавильная печь взревела, словно только и ждала тело девушки, раскаленные брызги взметнулись вверх до самой крыши, расплав плеснулся через край котла и породил тучу разноцветных искр, по двору пронесся протяжный рокот, а потом все стихло.
Если бы люди не удержали его, обезумевший от горя отец бросился бы следом за дочерью. Некоторое время он бился у них в руках, а потом безвольно обвис, потеряв сознание. Тогда они отнесли бесчувственное тело сановника домой. Остолбеневшие служанки Ко Нгай так и стояли перед печью, а одна из них сжимала в руке изящный башмачок своей госпожи. В последний миг она попыталась было поймать Ко Нгай, но успела ухватить лишь башмачок и теперь тупо смотрела на него, не в силах осознать случившееся.