что еще имел какие-то планы, то ли просто забыл после того,
как имел секс с Богом; там, в Бомбее или в безлюдной Индии;
О.М. любила сказки Киплинга, те, где солдаты видят призра-
ков, где ночь напоминает хитон, сброшенный с плеч Кали; она
сказала, что тоже хочет отправиться в Индию, когда будет
готова. Когда будет готова отдать свою жизнь; ведь в Индию,
настоящую, секретную Индию, нельзя отправляться иначе,
кроме как — или я получаю Индию или смерть — все остальное
конформистское путешествие в паланкине. Там, около Бреста
почему-то был океан, О.М. с Зусей часто сидели на каменном
пляже, а вокруг были крабы, там О.М. переняла этот ритм
жизни, словно певучие волны, словно сладкая смерть, бьющая-
ся о берег жизни сильнее и сильнее, отгрызающая его пляжи,
его отмели, людские деревни и разрывая рыболовные сети.
Зуся меняла очертания и характеры, она была, как шум этой
волны, как бесконечный символ той личностной сути О.М.,
символом которой и доступом В КОТОРУЮ был Ключ-от-ее-
сердца, и как бы это ни звучало, закон этот властвовал над
О.М., над ее страной говорящих крабов с красиво-матовой
кожей и лицами блаженных бодхисатв3, имманентно и строго.
3 Однажды Франциск спросил монаха, который проезжал мимо
«правильно ли я понимаю, что всякая мысль отдаляет меня от пони-
мания; что выражая это словом, фигурой и буквами, я отдаляюсь от
общего, чтобы понять частное так, словно одним стихотворением
22
Нежность к мертвым
О.М. всегда казалось, что складная и конструктивная кар-
тина скрывает под собой пенящийся и непознаваемый страх;
она никогда не видела океана, но нарисовала его рядом с Бре-
стом, чтобы в шуме этих выдуманных волн приучить себя не
бояться. Настоящее и сумрачное существует под человеческими
иллюзиями о безопасности, как дремлет глубина под прогулоч-
ными яхтами; глубоко под пятнами нефти, что просты, как
сумма углов треугольника, скрывается что-то иное, ветвится и
движется под поверхностью нашей кожи; но оно, это смазанное
бытие может представать понятным под иным углом зрения;
тем, где сумма углов треугольника — неясна. Единственный
верный взгляд на смазанное бытие — это сомнение и допуще-
ние всякого; отсутствие критики и соизмерения, доступ к со-
зерцанию необъяснимого. «Что, если Время, считающееся обо-
лочкой и серым кардиналом Пространства, в какой-то момент
замещает пространство, и становится им? Ведь каждая наша