она не сказала всех слов, которые заготовила, украла у других
женщин, всех праведных слов, убаюканная усталостью, долгой
дорогой и чрезмерной верой в любовь своего мужа; пусть все
ее противостояние человечеству строится на отсутствии чувст-
ва, отсутствие действия в самой Альбертине – это пружина,
накрученная вокруг супруга, безвременность которой — после
всех слов — не подлежит для Альбертины сомнению и дискус-
61
Илья Данишевский
сии… Большое Приключение теряет в эмоциях и умирает, что-
бы вернуть Альбертину домой, где она будет писать свою кни-
гу, спускаться в подвал, ощущать тяжесть в мышцах и медлен-
но умирать; в то место, где она не допускает перемены… Боль-
шое Приключение погасло, как гаснет свет, столь же бессмыс-
ленное, как свет, столь же стремительное и не оставляющее
заметного следа. Альбертина принимает горячий душ, надевает
платье, ее холодные мысли хрустят каблуками по паркету.
Альбертина, в отличие от Артюра Рембо, не верит, что лю-
бовь можно придумать заново.
62
Нежность к мертвым
3. Голод Ингеборг
В своей маленькой комнате (остальные были сданы семье,
умершей четыре года назад; трупы, возможно, все еще там, или
хотя бы грязные отпечатки их) Ингеборг принюхивается к
ходу времени. Позади, в пору юного солнца, время пахло зеле-
новатыми оттенками, печеньем, часто мылом; в пору более
взрослой Ингеборг, когда она впервые стала самостоятельно
вкалывать в волосы гребень и три невидимки, время изменило
свой запах. Сегодня время пахнет табаком, потому что Инге-
борг неустанно курит, словно пытается скурить оставшееся ей
нескончаемое и ненужное время, почему-то отнятое в пользу
Ингеборг у тех, кто нуждается в его минутах. Смерть оттяну-
лась от нее в пользу каких-то других, тогда как Ингеборг не
может понять, на кой ей монотонность, разорванная минутами
приема еды, испражнениями и гигиеной; на что сегменты раз-
мышлений о теле; на что часы, когда ночной сумрак похож на
пальцы, и его фаланги почесывают окна спальни. Смерть — это
дудка, звук которой впервые и истинно нарушает тишину тех,
для кого жизнь — это тишина.
Сегодня на Ингеборг черное шелковое белье с узкой поло-
сой ткани, что врезается меж ягодиц, немного оттопыренная
спереди, потому что Ингеборг давно не брила неприкасаемую
часть; на ней пояс и похожие на паутину и сеточку морщин
чулки; эти чулки плотно облегают сорокалетние ноги; на сло-
женных коленях – «Песок из урн» Пауля Целана, книга лежит