мертвой и пересекает ту границу, где черная юбка перетекает в
серость чулок, где коленная чашечка похожа на гору Сион, где
ее выпуклости, скопления кожи, вздувшихся и напряженных
вен… книга лежит лишь затем, чтобы отвлечь внимание Инге-
борг от бедствий физического тела, варикозных символов, кро-
вавой цикличности, потасканности и засухи. На ней черный
лиф, а поверх пиджачок того же цвета с гулко открытой шеей,
подставленной поцелую, смерть ее дудка, подставленной возду-
ху, пальцам сумрака или пальцам самой Ингеборг, когда в
пылу какой-либо фантазии она поднимает эти пальцы от Цела-
на к шее, чтобы коснуться ее так, как касаются шеи любовни-
63
Илья Данишевский
цы: это происходит, когда Ингеборг удается покинуть свое тело
сквозь коленную чашечку, увидеть себя со стороны и любо-
ваться собой со стороны, воздыхать по себе. Каждый день Ин-
геборг одевается, чтобы быть желанной той другой Ингеборг,
той таинственной Ингеборг, которая, якобы, живет в Вене (в
венах коленной чашечки); далекая Ингеборг – ее любовница
по переписке, лишь изредка приезжающая в Город по каким-
либо делам. Та, другая, спала со многими женщинами, она
знавала бордели, и ЭТА Ингеборг испытывает страшную рев-
ность, ежедневно думая, где ТА, с кем и где она, эта другая,
темная и импульсивная Ингеборг. Она обращается, чтобы раз-
веять этот страх, к тому дню, когда они вдвоем, – как паучиха
о двух телах, как две сестры, вылупившиеся из одного паучьего
яйца, спаянные лапками, по воле случайности сросшиеся от
рождения коленными чашечками, – совратили солдатика. Его
комплекцию можно было назвать крупной, девственный, с
пульсами крови, как дудка, как крики, как детство, как смерть;
наверное, в регулярной армии он часто подвергался оправдан-
ной травле. Ингеборг не испытали к нему жалости, но вырази-
ли жалость, проведя передними лапками по его груди, чтобы
аорта его крикнула, спела дудкой, выстрелила вперед сквозь
шею навстречу женщине, оттопырилась; они говорили ему
теплые слова, будто выкраденные из чьих-то писем, откуда-то
возникли неизвестные клятвы, которые влюбленный мог пи-
сать возлюбленной, бросать их бутылочными письмами в море,
и Ингеборг, mater tenebrarum, своровали их и подарили солда-
тику; и тот, конечно, пошел на их зов.
Она спела ему приворот, и мужчина пошел к ней, поло-
жил ладонь, взмокшую, страшную (если задуматься, если ут-
вердиться в предмете, любой предмет будет средоточием ужаса,