без указания пола. Хотя в доме-то Арчибальда все видели, и
кто-то даже потрогал, что Нико банальный гермафродит. По-
щупали, и вся странность этого существа затерялась, гермафро-
дитизм Нико после того вечера четыре года назад перестал
кого-то интересовать. Наверное, второй раз Арчибальд нанял
его лишь из хорошего отношения к миз М., и потому, что Нико
дал согласие за «спасибо» протереть рюмки после того вечера.
А миз стало от него тошнить как от давно известного; она все-
гда могла его раздеть и узнать все интересующее, но никогда
не делала этого, потому что ей нравилось, как Нико готовит, а
терпеть дома что-то привычное — превосходило ее возможно-
сти; и вот, они обнажают его, и слухи, конечно, долетают до
миз М., и она возмущена, что ее неясному имуществу предали
определенную ясность. Она клянется, что никогда больше не
окажется в доме Арчибальда, но прошло четыре года и она
вновь идет туда, на банальный фестиваль дождя, со всеми эти-
ми сексуальными излишествами и рюмками, а Нико все еще
работает по дому; выходит на улицу и глупо осматривается по
сторонам.
Она бы хотела, чтобы рассказывали, как о том Нико, яс-
ность которого еще не проступила сквозь тайну; Нико, о кото-
ром не знают и о котором говорят.
Миз М., вчерашнее платье, дождь за окном. Прожила всю
жизнь в Новом городе, в доме с затасканными гардинами, а три
года назад у нее случился любовник. Вроде бы, любовник. Она
не помнила, чтобы вступала с ним в связь. Но, может, вступа-
ла. Кажется, на горизонте брезжит, что она не уволила Нико,
потому что тайна не была такой уж тайной, ведь с кем, как ни
с Нико, она — вступала, и должна была четко знать, что же он,
Нико, такое; и она знала, или ей кажется, что знала, потому
что это было в темноте, несколько раз как с женщиной и не-
сколько раз как с мужчиной, забыв задернуть облезлые гарди-
ны — ну и черт с ним, никто не подглядывал — и именно по-
этому не было смысла лишаться Нико, ведь тайны уже давно
никакой, но она как бы умышленно все забыла и подняла пыль
и крик, когда выяснилось, что дома у Арчибальда Нико разде-
ли и даже трогали. Она не ревновала и вообще ничего к этому
не чувствовала, только не понимала — зачем же было трогать.
69
Илья Данишевский
С пустой бухты, которую никто не мог найти уже тридцать
лет, до дома донесся плеск, потом крикнула чайка — неясно,
почему убийца не кидал свои тела там, нет, он только и делал,
что оставлял их для стареющего констебля, они были любов-