согласна, и я хочу начать с Розенберги, видишь – вот она,
похожа на брауни из старых сказок, я хочу, чтобы она совер-
шила счастливое самоубийство, я хочу, чтобы она была одета в
последнюю коллекцию Шанель — от и до — и чтобы она со-
вершила у нас на глазах самоубийство, но без принуждения,
она должна быть счастлива, она должна умереть от эйфории. И
тогда он щелкнул пальцами, как обычно здесь щелкают, чтобы
музыка изменилась, – «Розенберга!»
…задевая крупным бедром столики и разглядывая кокотку с
яркими ресницами, и разглядывая ее странного кавалера (воло-
12
Нежность к мертвым
сы растут даже на шее), официантка спрашивает в чем дело, и
ей объясняют. Она вопросительно смотрит на них, затем кивает
и говорит «понятно, при хорошей зарплате, такое можно… мне,
пожалуй, нужно подсесть к вам и рассказать о себе, чтобы вы
действительно поняли, что я согласна, и раз так, я отодвигаю
стул от стола, я сажусь на этот стул и рассказываю вам свою
историю, я ведь слышала, что важная часть любого драматур-
гического акта — биография, и как только не изгаляются, чтобы
рассказать свою последовательность незнакомцам, но я не буду
изгаляться, а просто возьму и начну рассказывать, а после вы
решите, хотите ли нанять меня в самоубийцы. Но я хочу пре-
дупредить, что я беру дорого, хотя бы потому, что самоубийцам
не нужны деньги. Я родилась и чахла. До того, как стать офи-
цианткой, то есть принять свое содержимое самоубийцы, я
жила дешевой жизнью танцовщицы. Мне хотелось плясать, как
все остальные пляшут, те же самые танцы, те же самые движе-
ния, так же привлекать взгляды мужчин и женщин, отталки-
вать их жадные руки, я хотела танцевать, чтобы наполнить эти
потерявшие-себя-танцы новым содержимым… я почему-то ду-
мала, что никто и никогда не танцевал так, как танцую я, и
никто не вкладывал подобные нюансы и тонкости, но на самом
деле я ошибалась. Как бы хорошо это ни было — меня зацело-
вывали от восторга так, чтобы все лицо раздувалось, как от
аллергии — все существовало до меня, я лишь протягивала эту
старую традицию в настоящее, но на самом деле не делала
ничего. Танцевать оказалось тщетно; в общем, как и все ос-
тальное, но если других это устраивает, я была не из тех, кто
готова повторять заученное тысячелетиями, позволять своей
плоти ползти вдоль выученного наизусть экватора. Поэтому я
ушла в официантки. Это было более честно, но при этом все
осталось таким же, как на сцене. Я повторяю чью-то жизнь, и