— Видите ли, — отвечает ученый. — Ростов уже сейчас имеет научно-историческое значение. Жизнь в нем окостенела в момент катастрофы и останется такой навечно, как в древних Помпеях. Так что этот город, господа, — это огромный археологический памятник мирового значения. А еще это памятник-предостережение. Напоминание о равнодушии его жителей, которые не боролись в свое время против смертельной опасности. Ну вот и получили…
— Кстати, где они сами? Мы еще не видели останков…
— Еще увидите, — обнадеживает офицер. — Сейчас мы поднимемся вверх по Буденновскому проспекту. Там будет много останков.
— Буденновский — это названо в честь мэра этого города, господина Буденновского? — спросил американский тележурналист Хью.
Офицер замялся, подбирая слова…
— Я с удовольствием поясню, — вмешался историк из ЮНЕСКО. — Буденный — это генерал у коммунистов, который захватил этот город и разграбил его.
— Да-а-а, — озадаченно сказал Хью прямо в эфир, — странный народ эти русские…
— О, вы еще не знаете всей их остальной истории! Впрочем, и в истории одного этого города курьезов предостаточно. Как-нибудь расскажу…
— О кей. А сейчас, уважаемые телезрители, отправимся вместе с нами в путешествие по самому загадочному мертвому городу планеты…
Вездеходы осторожно поползли вверх по Буденновскому, подминая фиолетовую траву.
Первая остановка — на Соборной площади. За памятником святому Дмитрию Ростоцкому ржавеет остов трамвая. Другого транспорта в городе не осталось. В день катастрофы, десять лет назад, все что имело колеса, было использовано для бегства.
По Соборному свернули к Садовой. На фоне яркого неба над серым фасадом мэрии на флагштоке безжизненно повисли вылинявшие лохмотья государственного флага.
Парк Горького зарос настолько, что из-за верхушек елей видна только лысина бронзового вождя.
— Радиоактивный фон способствует росту растений, хотя фауна гибнет, — важно прокомментировал немец.
— Это еще по Чернобылю замечено. В тамошней зоне земляника вырастала величиной с яблоко.
— А яблоки величиной с арбуз? — спросил разбитной Хью.
— Что это?! — внезапно вскрикнула француженка, когда вездеход наехал на какой-то бугорок и что-то выразительно захрустело.
— Это кости, — невозмутимо сказал офицер.
— А вон там еще. И еще. И еще!.. — загалдели журналисты.
Там, перед магазином «…дежда» (Наверное, «Одежда?» — Нет, «Надежда», — пояснил офицер) белели еще кучки чего-то не сразу понятного, но наводящего страх.
Человеческие черепа и кости лежали и дальше по Большой Садовой. Все они были хорошо отполированы временем и непогодами. Зато те останки, что виднелись в полуоткрытых подъездах и в помещениях, выглядели иначе. На них оставались лохмотья, у многих даже волосы и фрагменты усохшей, как бы пергаментной кожи. Многие застыли в «позе эмбриона», скрючившись на боку, поджав ноги. Один из мертвецов положил голову на столик кафе. Его скрюченная кисть руки, похожая на высохшую птичью лапку, сжимала шариковую ручку. Салфетка, на которой он что-то пытался написать, совершенно истлела.