В тот момент я мечтала оказаться на Уайтфилд-лейн, на Джек-стрит, даже на Бэк-Фиби-Анн-стрит. Я лежала, зажмурившись, и ждала, когда умру. В особо ужасные моменты мне этого даже хотелось. За всю свою жизнь я лишь однажды была настолько близка к смерти.
Наконец я поняла, что только что проснулась и почти не ощущаю качки. Я открыла глаза и увидела, что дверь открыта и пристегнута крючком к стене. В нашу загаженную каюту пробивался тусклый свет. Услышав голос Фейт, чистый и звонкий, словно у ребенка, я поняла, что это он меня разбудил.
— Линни! Ответь мне, Линни!
Я повернулась, чтобы взглянуть на ее гамак, и увидела, что на пустой кровати миссис Кавендиш нет белья и одеял.
— Где миссис Кавендиш? — Мой голос походил на хриплое карканье, горло саднило от продолжительной рвоты.
— Она пошла на палубу, постирать постельное белье. Я даже пошевелиться не могу.
Я неуклюже избавилась от удерживавших меня шарфов и шалей и, поморщившись, села. Затем, шатаясь, встала на ноги, чувствуя, что моя грудная клетка и живот болят от недавних спазмов пустого желудка. Я помогла Фейт подняться и слегка улыбнулась.
— На кого мы с тобой похожи! Нас остается только окатить ведром морской воды.
— Не шути так, Линни. У меня нет сил даже плакать. Не думаю, что когда-нибудь сумею от этого оправиться.
— Сумеешь, — заверила я ее.
— А, девочки, вы уже проснулись, — раздался на пороге звучный голос миссис Кавендиш. — Переодевайтесь, а затем выносите одежду и всю постель на палубу. Мы тут сейчас мигом приберемся. Я видала шторма и похуже. Однажды корму корабля захлестнула волна, и вода залила палубу, а затем и мою каюту. Из меня получилась прекрасная русалка. — Она весело рассмеялась. — И потом, в этом путешествии нас ожидает еще не один шторм.
Услышав это, Фейт разрыдалась, и у нас ушло около десяти минут на то, чтобы ее успокоить.
Возле западного побережья Африки наш корабль настиг еще один шторм. На этот раз он отбросил нас в сторону Бразилии, и команде потребовалось три недели, чтобы взять прежний курс. На протяжении всего этого времени я изучала хинди, вела дневник и писала письма Шейкеру. Мы находились в открытом море уже три месяца. Еда больше не доставляла удовольствия. Из мяса осталась только заготовленная впрок свинина — жесткая, жилистая и слишком соленая. В обеденном зале еду подавали, забыв про манеры, — ее бесцеремонно швыряли на столы, и тот, у кого был аппетит, подходил и брал ее. Вода приобрела цвет крепкого чая, и вкус у нее был такой же гадкий, как вид и запах. Температура стремительно повышалась, и мы сменили шерстяную одежду на легкий муслин — пока не достигли мыса Доброй Надежды, где снова похолодало. Приближаясь к воображаемой линии, разделяющей Атлантический и Индийский океаны, мы снова оказались в опасности — ветер резко поменял направление, подняв громадные волны, и наш корабль чуть не бросило на скалы.