Затем я купила себе трубку — ею было проще пользоваться, чем кальяном.
24 июля 1837 года
Дорогие Шейкер и Селина,
было приятно узнать о железной дороге, проложенной из Ливерпуля в Манчестер, и о вашем новом деревенском доме в графстве Чешир. Это, должно быть, так здорово —оказаться вдалеке от ливерпульской суеты и шума и наслаждаться чистым воздухом и покоем.
Мне очень жаль, что я так давно вам не писала. Кажется, время здесь застыло. От невыносимого зноя перо скользит между пальцами.Смоченные водой татти не в силах справиться с раскаленным кузнечным горном, выдающим себя за солнце.Жара приносит с собой летаргию, с которой просто невозможно бороться.Даже думать становится трудно, что печально, так как только сильный духом может выжить в этом ужасном климате.
Жара становится все сильнее, сжигая все на своем пути, словно вода, заливающая камни.
Я чувствую себя одним из пыльных листьев на сирени, которые изо всех сил держатся за прочную ветвь тонким черешком.И как только я сдамся и упаду на дорогу, меня тут же отбросят в сторону метлой уборщика.
Дэвид растет. Он очень милый.
С любовью,
Линни
P. S.Еще я хотела что-то рассказать о свойствах и применении корицы.
Глава тридцать шестая
Жаркий сезон 1838 года
Я смотрела на спящего Дэвида и тихо напевала «Нини, баба, нини» — «Спи, малыш, усни».
Он беспокойно метался во сне, золотистые волосы прилипли к лобику. Я откинула их назад, вытерла ему лицо влажной тканью и снова начала: «Нини, баба, ни…»
— Линни! Немедленно прекрати эти глупости!
Сомерс стоял, прислонившись к дверному косяку, его волосы были влажными от пота, а на рубашке спереди выступило мокрое пятно. Я встала, опустила сетку над кроватью Дэвида и кивнула мальчику с панкха, который заработал еще энергичнее.
— Не буди его, — прошептала я, как только оказалась в коридоре. — Ему тяжело заснуть в такой жаре.
Сомерс покачал головой.
— Поешь ему эти чертовы индийские колыбельные, словно он еще младенец. Плохо уже то, что Малти его балует.
— Сомерс, все айи балуют своих подопечных. На то они и айи.
— И поэтому чертовски хорошо, что дети не могут оставаться с ними дольше пяти или шести лет. Дэвиду это не на пользу.
Я отвернулась. Из уст Сомерса эти слова прозвучали как оскорбление.
— Он уже большой, взрослый парень, ему пошел шестой год, и относиться к нему нужно соответственно. Лучше всего будет, если он уедет домой в течение года.
У меня перехватило дыхание. Я отказывалась думать о такой возможности. Это было слишком. Я не вынесла бы разлуки с Дэвидом, но сомневалась, что Сомерс позволит мне уехать с сыном в Англию. Он ясно дал понять, что я должна всегда оставаться под его надзором. Ни о какой свободе не могло быть и речи.