Ни Шейкер, ни Селина не знают о том, кто настоящий отец Дэвида, их осведомленность о моей жизни в Индии ограничивается письмами, которые я писала. Им этого вполне достаточно.
По воскресеньям, после службы в церкви, мы с Дэвидом, держась за руки, идем домой по тихой, обсаженной деревьями дороге, что ведет в деревню. Шейкер с Селиной идут на несколько шагов впереди, склонив головы друг к другу и обсуждая проповедь и все новости, которые они услышали в церкви. В такие моменты мы с Дэвидом говорим об Индии и об отличиях жизни здесь от тамошней жизни. Он хорошо помнит Калькутту и не знает других мест, кроме нее и этой деревни. Я рассказываю ему о Ливерпуле — описываю дома, оживленные улицы, поезд. Я пообещала, что скоро мы вместе навестим этот город и прокатимся на огромном, испускающем пар звере в Манчестер.
Через месяц после возвращения в Англию я отправилась в Ливерпуль и заказала у каменщика красивое надгробье из бледно-серого гранита. Когда оно было готово, я снова посетила Ливерпуль и позаботилась, чтобы надгробье установили на кладбище церкви Прихода Богородицы и Святого Николая. Затем я заказала панихиду с колокольным звоном и, проводя пальцами по маминому имени — Фрэнсис Гау, — глубоко вырезанному на гладкой поверхности камня, помолилась о ней. Ниже, под именем, было вырезано: «Вечная память любимой матери Линни Гау».
Теперь я с гордостью могу носить ее кулон и никогда не надеваю других украшений.
Когда придет время, я приведу Дэвида на могилу его бабушки, но он никогда не узнает о другой могиле, которую я навестила. Камня с розовыми прожилками почти не видно в мягкой траве, но там все еще растет падуб с колючей глянцевой листвой.
Дэвид с интересом слушает мои рассказы о Ливерпуле. Он уже научился писать и шлет нехитрые письма Малти. Иногда он вкладывает в них рисунки о своей жизни в Англии. Он пообещал, что однажды навестит ее. Малти живет вместе с Трупти и своими племянниками и племянницами в Дели. Им больше не приходится работать на других, и они ни в чем не испытывают нужды.
Дэвид очень подрос. Сейчас это здоровый, сильный темноглазый мальчишка семи лет, который играет с приятелями и жалуется на ежедневные занятия. В этом смысле он самый обычный парнишка. Но любовь к лошадям у него в крови. Мы с Шейкером поняли это, когда я решила, что моему сыну пора обзавестись собственной лошадью. Мы взяли его с собой на конюшню, и Дэвид выбрал себе высокого лоснящегося чалого коня.
Я подумала, что этот конь слишком велик для него, но Дэвид был непоколебим.
Когда он оказался в седле, я ясно увидела в нем его отца — в том, как презрительно он держал короткий хлыст, не собираясь его использовать, в том, как его маленькие умелые руки пригладили конскую гриву, в том, как он подался вперед и инстинктивно зашептал что-то в лошадиное ухо. Впервые сев на лошадь, Дэвид сжал коленями бока чалого и помчался в поле, оставив меня с открытым от удивления и тревоги ртом. Но в то же время я испытала такую радость, что просто лишилась дара речи.