Я прошла мимо них в тяжелых башмаках и испорченном платье, время от времени сгибаясь пополам от боли. Люди расступались передо мной. Я чувствовала себя такой же дряхлой и беспомощной, как та старуха, которая дожидалась смерти на больничной кровати, та, которой понравилось мое платье.
Когда я открыла дверь и рухнула на пороге, у Рэма чуть челюсть не отвисла.
— Что… — начал он.
Но я снова поднялась на ноги, прошла через комнату и опустилась на свой тюфяк. Из-за невыносимой боли я могла лежать только на спине. Я нащупала одеяло, но не смогла натянуть его на себя. Я лежала с открытыми глазами, когда Рэм подошел, чтобы взглянуть на меня.
— Что с тобой случилось? — спросил он, рассматривая порванное платье, обмотанную вокруг моего тела грязную фланель и мои остриженные волосы.
Я увидела, как он стиснул зубы от гнева.
— Я думал, ты от меня сбежала, когда пришел туда вчера, но никто не ответил на стук. Только посмотри на себя! Ты что, не исполнила приказа того джентльмена? Ему пришлось тебя наказать?
Я закрыла глаза.
— Мне тоже следовало бы тебя проучить. Это платье стоило много денег, — продолжал Рэм. — Тебе придется зашить его и отстирать от крови.
Он повысил голос, но в нем слышалась растерянность, которая была не свойственна Рэму. Мне показалось, что он заставлял себя говорить сердито.
— Если ты еще несколько дней не появишься в переплетной мастерской, они никогда больше не примут тебя обратно на работу. И некоторое время я не получу от тебя ни гроша, поскольку ты не сможешь обслуживать клиентов. Если бы ты не была в таком состоянии — что, черт возьми, случилось с твоими волосами? — я вздул бы тебя так, что ты на всю жизнь запомнила бы. Бесполезная дрянь! — прорычал он.
Затем Рэм умолк, и я почувствовала, что он укрыл меня одеялом.
— Тебе лучше некоторое время полежать спокойно, — сказал он.
Его жесткая ладонь легла мне на затылок, приподнимая голову, а губ коснулся ободок чашки. Я открыла рот, и в него полилась прохладная вода.
Я жадно глотала воду, не издавая при этом ни звука. Будь я плаксой, я наверняка разрыдалась бы в тот момент.
В конце концов нагноение и воспаление вокруг неаккуратного шва на груди прошли и горячечный бред закончился. Я знала, что пролежала в постели неделю или даже две. Я помнила только боль, жажду, Рэма, который кормил меня с ложки водянистым варевом и помогал взобраться на горшок, и черные провалы между этими воспоминаниями.
Но тем утром, спустя неизвестно сколько времени после событий, казавшихся мне страшным сном, я наконец села на тюфяке и огляделась по сторонам. Я была дома одна, у меня кружилась голова, но я была полна решимости, как никогда. Мой ум работал ясно, быстро и сосредоточенно. Скоро мне исполнится четырнадцать, и я знала, что пора сделать выбор. У меня были две возможности: уйти или остаться.