Темень придавила суденышко к воде. Два человека с оружием, а третий с веслом настороженно следят за берегом. Вода, как сама неизвестность, зажала долбленую посудину в тиски и что-то лепечет ей на своем языке. Пальцы, сжимающие ручку браунинга, затекли, а челнок все колышется и колышется, выхватывая из помятых волн то плеск, то вздох, то клекот гнева.
С размаху надвинулся берег. Челнок мягко, как щенок, ткнулся в него носом, развернулся. Данило выскакивает на податливые заросли, оглядывается вокруг, водя браунингом.
На берегу осенняя тишина, и только плеск воды подмывает ее. Все трое молча прислушиваются к ней, и у парнишки вырывается первый вздох облегчения:
— Слава богу, в добрый час приехали!
В это время за ивняком раздалось визгливое и пьяное: «Маруся отравилась, в больничный дом везут…» Неподалеку прогремела подвода, пролетели мужские и женские голоса, и тишина приглушила их. Но через минуту ее вновь нарушил прекрасный одинокий голос, неведомо для кого изливавший кобзарскую тоску на торной подольской дороге, умоляя не проливать людскую кровь:
Кров людська — не водиця —
Проливати не годиться.
И перед силой этой тоски, перед силою любви человеческой двое убийц невольно опустили оружие и головы. Только перевозчик с поднятым веслом поворачивал лицо, как подсолнух, в сторону песни своей кровью политой земли.
— Слепой Андрийко поет. Даст же бог такой голос! — с грустным восторгом промолвил паренек.
— Кто ж это? — обернулся Пидипригора.
— Человек, — уклончиво ответил перевозчик.
— Отроду слепой?
— Где там! Ослепили.
— Кто?
— А кто ж его знает? — Нахмурившись, парень помолчал было, но не выдержал: — Одни говорят — гетманцы, другие на вашего брата кивают…
— А ты знаешь, кто мы? — вскипел подполковник и резко обернулся к перевозчику.
— Поденщики, — спокойно ответил тот.
Но это показалось подполковнику едким намеком.
— Замолчи, паскуда, а то другую ногу окорочу! — зашипел он, поднимая оружие на калеку.
— Спасибо и за то. — У паренька зазвенел голос. — Вижу, не задаром перевозил.
Он прыгнул в челнок, молча оттолкнулся от берега. Вода заволновалась и понесла паренька на ту сторону, где его ждали с добрым словом.
— Зачем вы так, пан подполковник? — с укором проговорил сотник.
— А чего он распустил язык, как голенище? Не знает, а обливает нас грязью.
— Он знает! Видно дьякона по космам! — резко бросил Пидипригора, сердясь на себя за то, что не смог более достойно обрезать подполковника.
— Да пес с ним, — успокаиваясь, махнул рукой Погиба. — А голос у этого Андрийка просто из сердца жилы выматывает. Такому только в императорском театре петь. Но с нашим варварством…