Погиба впервые с удивлением отметил, что глаза агента могут быть жестокими и умными.
Подполковник не успел вымолвить ни слова, как Бараболя ошеломил его убийственной фразой:
— Когда время взнуздает, и вы станете таким же артистом, хотя и побрезговали сесть со мной за один стол.
Этот внезапный выпад обезоружил Погибу и поднял в его глазах нескладную фигуру агента.
— Простите, Денис Иванович, простите, я не сразу раскусил вас.
— А я не сразу показал себя. — В жестоких глазах блеснуло самодовольство; впрочем, его тотчас размыло обычное глуповато-заспанное выражение. — Что же нам теперь с Палилюлькой делать, господин подполковник?
— Не приехал?
— После разгрома Шепеля под Хмельником осторожничает. Прислал свою бричку за вами.
— А у Шепеля плохи дела?
— Один штаб спасся, даже из правительства никого нет: разбежались.
— У Шепеля было свое правительство? — удивился Погиба, вспоминая низкорослого вонячинского атамана.
— А как же! После нашей прошлогодней трагедии он в Литыне провозгласил новое правительство Украинской народной республики, даже одного галичанина сунул туда, чтобы в правительстве были, так сказать, представители и Надднепрянской и Надднестрянской Украины.
— Ну и прохвост! — засмеялся подполковник. — Захватил один уезд, а власть формирует на всю Украину.
— Воробей, а метит в орлы. Авантюра — великое дело: а что, если вытащить туза из колоды жизни!
— Так поедем к батьке Палилюльке?
— По правде сказать, я и сам не знаю, что делать. Чутье подсказывает — хитрит батька, атаманит в нескольких селах, а сам выжидает, чья возьмет.
— Но хоть в душе-то он за Петлюру?
— В душе он только за себя и за свои несколько сел. Надеется, что удастся сварганить мужицкое царство без помещиков, генералов и власти.
— Что ж, двум смертям не бывать, поедем! Хоть почуем, каким ветром теперь несет из Совдепии!
Бараболя пропустил подполковника вперед, украдкой трижды перекрестился на образ Николая-чудотворца и погасил свет.
У ворот под яворами стоит расписная таращанская бричка, бьют о землю копыта, в глазах у добрых коней сверкают лунные искорки. Бараболя вскочил на передок, оглянулся на подполковника, осклабился, взмахнул кнутом над головой, и лошади с места взяли галопом. И вот уже мягкая торфяная земля пружинит под колесами, едва колыша на себе убор лунной ночи.
У креста, на котором висит украшенная рушником икона, их задерживают хорошо вооруженные часовые, однако, узнав атаманскую бричку, тотчас расступаются.
Агент головного атамана подъезжает к кирпичной школе. Под ее высокими окнами толпятся бандиты, во дворе, ломая руки, плачет женщина, а на бревнах, под охраной сидят в одном белье трое понурых арестантов.