Впрочем, кое-где белели и свежие срубы: видно, пошел уже господский лес на батрацкие дома.
— Что, любуешься? «Как будто писанка село»?[16] — словно отгадав думы Тимофия, проговорил Мирошниченко.
— Да, понаписано тут. Еще лучше, чем у нас.
— Понаписано! — вздохнул председатель. — А ивчанцы, увидишь, раньше нас из нужды выбьются.
— Почему так думаешь?
— Дружный народ! Славная история у этого села. Кто первыми помещика громил в девятьсот пятом году? Ивчанцы. Откуда сейчас партизан больше всего? Опять-таки из ихнего села. А за работу возьмутся — лес зашумит! Вовек не забуду девятое ноября семнадцатого года. Мы только-только про революцию услыхали. Вечером в Ивчанку приехали из города большевики. Люди запрудили всю площадь. И всё старики да дети. Редко-редко раненый фронтовик покажется. А в резолюции записали: «Не глядя на то, что у нас здесь остались одни калеки, деды да бабки, не ходить по нашей земле врагам революции! Возьмем косы, вилы, метлы и сметем их с лица земли. Будем стоять до последней капли крови за Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов». И как стоят! Эх, Тимофий, что это за люди! Прошлый год, когда мы с петлюровцами бились…
Но Мирошниченку не удалось докончить рассказ. Из прибрежных кустов тяжеловатой походкой вышел Иван Тимофиевич Бондарь и, не здороваясь, озабоченно проговорил:
— Свирид, тебя начальство зовет. Чтоб сейчас шел. Там из уезда приехали.
— Не слыхал зачем? — спросил председатель, берясь за винтовку.
— Не слыхал. Да, видно, опять бандиты поблизости объявились. Прямо ну никакого покоя нет. То Шепель, то Гальчевский, то черт, то бес, бей их гром! И до каких пор мы будем мучиться?
Печальные глаза Тимофия сузились, он улыбнулся мягко, задушевно.
— Пакуль ворогов не доконаем… — Он повторил даже интонацию белоруса.
Свирид Яковлевич рассмеялся и хлопнул Горицвита по плечу.
— Ну и ловко же ты!.. Кто же приехал? — обратился он снова к Бондарю.
— Антанас Донелайтис. Дело, выходит, серьезное.
— Антанас? Да, он зря не поедет.
— Вот и я говорю.
Антанас Донелайтис заведовал уземотделом. В 1919 году, когда Литовская Советская Республика была раздавлена Антантой и кайзеровским сапогом, раненый Антанас с группой коммунистов пробился в Петроград. Лечь в госпиталь он наотрез отказался, и тогда послали его на юг, во главе продотряда, состоявшего из матросов-балтийцев. Снова ранение, потом Черниговские леса, борьба с петлюровцами, рейд со Щорсом до самой Винницы и еще одна рана.
На Подолье пришлось долго отлеживаться — открылись плохо зажившие раны, заныли, заскрипели пробуравленные пулями кости. Кое-как подлечившись, Антанас, опираясь на палку, заковылял в губком. У высокого дома сунул свою палку за чугунную ограду и, стараясь не хромать, направился в секретариат. Но там ему сразу испортили настроение.