Цыган Малай, надув щеки, отворял тяжелые кованые ворота.
- Никто! – продолжил с грустью Барон, - А он приедет к дому невесты на коне! Это будет черный конь, настоящий конь, красивый как море! – Барон разулыбался, и было от чего.
Из конюшни навстречу Барону подался, и зафыркал, заржал, и чуть не выпрыгнул вместе со стойлом от скрытой в нем дьявольской прыти черный жеребец, с тонкими ногами и черно-фиолетовыми выпуклыми глазами.
- И я сказал бы такому человеку – да, ром, вижу, ты серьезный человек… - закончил Барон, с восхищением глядя на жеребца, и жестом позволил массажисту приблизиться к черному сокровищу.
Массажист сейчас же деловито намазал руки кремом, и принялся ласково массировать коню черную лоснящуюся шею.
- Лаутар, ты меня знаешь… - продолжил Барон, не в силах оторвать глаз от своего любимца.
Речь Барона прервал громкий звук – это хлопнула калитка ворот.
Барон с усмешкой посмотрел вслед Лаутару.
А еще через минуту Барон уже сидел за столом, напевал себе под нос мелодийку Лаутара, а четыре цыганки без возраста и совести суетились вокруг него, самого важного - до самого Измаила - цыгана.
…Семена Кузьмича Гроссу выносил на руках из зала дегустаций Криковских подвалов водитель Нику. Эта картина стороннему наблюдателю могла показаться странной – Нику, вспотевший от тяжести, бережно несет на руках кудрявого Семена Гроссу, в дым пьяного, похожего на огромного толстого ангела, с мутными веселыми голубыми глазами, беззащитно глядящими по сторонам и словно просящими не причинить ему, ангелу, никакого вреда. Несколько портил ангельский вид значок депутата Верховного Совета СССР на пиджаке. Но не сильно.
Работники Криковских подвалов провожали Семена Кузьмича. Один из них предусмотрительно открыл дверь машины, другой – заботливо положил внутрь машины туфли Семена Кузьмича, которые он обычно снимал, когда пил вино - потому что танцевал. Такое было у Семена Кузьмича свойство – человек он был зажигательный.
Первое лицо в республике положили на заднее сиденье, работники подвалов трогательно помахали вслед Семену Кузьмичу рукой.
Семен Кузьмич их не видел.
Машина Семена Кузьмича вынырнула из люка посредине поля, устланного полыхающими на зеленом, алыми маками.
Оказавшись в машине, Семен Кузьмич закрыл пьяные ангельские глаза и начал бредить.
Он пил запойно, сколько себя помнил. В последнее время в его запоях появились новые тенденции, наметилось сближение с декадансом. Семен Кузьмич стал грустить, иногда плакать, порой в голос. И всегда такие состояния безграничной и беспричинной, как казалось его коллегам по ЦК Компартии Молдавии, скорби сопровождались одним и тем же бредовым видением.