Барон сложил мощные смуглые руки на груди и свысока, через стол, заваленный фруктами, мясом, уставленный кувшинами с вином, взглянул на Лаутара. Взглянул хмуро и испытующе, словно ожидая убедиться, что не провалился еще Лаутар сквозь землю от позора.
Лаутар наблюдал весь этот спектакль спокойно. Он относился к Барону с уважением – по меньшей мере, как к старшему по возрасту. Лаутару было тридцать пять лет. Они были чем-то похожи с Бароном – Лаутар был также смугл, курчав, черные глаза горели вызовом и молодым вином.
- Домнуле Барон, привезли подарок от ростовского табора! – вдруг склонился к Барону, навис из-за его спины громадный цыган Малай.
- Да?! – переспросил Барон радостно, не отрывая глаз от черного взгляда Лаутара. – Подарок – это хорошо. Подарки я люблю! Давай сюда. Посмотрим, как уважают нас в Ростове!
Четыре цыганки принесли и торжественно растянули перед Бароном огромный ковер.
На ковре была изображена жанровая сцена: под покровом ночи молодой цыган с бешеным, нездоровым огнем в глазах похищал молодую девушку, ловко забросив ее на спину мощного вороного коня, глядящего дико и, по всему видно, тоже краденного получасом раньше. Перекинутая через коня девушка томно смотрела на молодого цыгана, скрытно одобряя его действия.
- Хороший город – Ростов! – торжественно объявил Барон, оглядев ковер, и взглянул назидательно на Лаутара. – Занесите в дом и пошлите в Ростов золотые часы, что стоят у меня в кабинете! Пусть ростовские знают бессарабских!
На коленях Лаутара лежал скрипичный футляр, старый, очень потрепанный. Лаутар внимательно рассматривал футляр, и как будто вовсе не замечал присутствия Барона.
- Ты - хороший человек, - неожиданно тихо сказал Барон после некоторой паузы. – Твой отец был мой цыган. Я хотел, чтобы он был с нами. Мы уходили тогда в Крым, на Большой Табор. Но он не пошел с нами. Он пошел играть в кришме, за три рубля и пять литров вина за вечер.
Лаутар взглянул задумчиво на Барона. Отворил замочки на скрипичном футляре.
- Он говорил, я помню: хорошая работа - три рубля и пять литров за вечер, – продолжал Барон, - он говорил, этого хватит, чтобы не думать о плохом целый вечер. Так он говорил, чтоб я сгорел со стыда, если я вру.
Лаутар открыл крышку футляра. Бережно достал из футляра скрипку. Это был ухоженный, обласканный инструмент – старый, разыгранный. Темно-красное дерево отливало на солнце матовым лаком.
- И он пошел работать в старую кришму, – продолжил Барон медленней, глядя на манипуляции Лаутара со скрипкой. – Он не слушал меня. Он смеялся. И ты такой же.