— Ага, вспомнил! - воскликнул профессор, - Я расскажу вам
почти детективную историю, где был сыщик с собакой и оживший труп! Она произошла давным-давно, когда я был моложе каждого из присутствующих и счастливее всех нас вместе взятых! Потому, что счастье – это не просто состояние души, это уровень ее взаимоотношений со всем миром.
— Да, да! – ответили, успокоившись, глаза – Только подбросьте дровишек в камин!
— И пусть плахи, эшафоты и виселицы пойдут на дрова! – зловещим шепотом сообщил Кот.
Все собравшиеся в прозрачной гостиной «Пыш – Холла», уселись поудобнее.
Часть вторая. «Тромб».
Разомлеет под солнечной лаской,
Поползет по пригоркам трава;
Яйца луком покрасим на Пасху,
Будем кокоться ими с утра!
(из соч .L.W.L., поэтессы XVIII в.)
Случилось это давненько. Я был молод и счастлив, а на улице стояла теплая весна. Я только что закончил гимназию и готовился к поступлению в университет. Мой дед, известный в те годы академик, поселился в деревне, и я гостил у него. Старик мой имел просторный дом, большой, уже одичавший сад и плантацию капусты. По вечерам мы сидели под цветущей черемухой за столом у самовара, пили чай со сливками и тверскими баранками, которые обмакивали в мед. Потом дед говорил, смахнув крошки с усов и бородки: «Спокойной ночи, матушка – капуста!» и уходил почитать перед сном. Он выписывал всю новейшую литературу. Через час зеленый светильник в его кабинете гас, и старик засыпал, как младенец, на своем допотопном кожаном диване. Я же не мог уснуть до утра. Все мое существо было радостно возбуждено. Я выходил на крытое крыльцо и слушал соловья, и душа моя была сопричастна соловьиной трели, звездам, белому цветущему саду. Мне казалось, что я вижу, как ростки развиваются под землей, как они двигаются вверх, как рождаются в неистовых усилиях новые звезды и галактики! Я слышал весь мир и дрожал от восторга. Мне думалось, что сочинение стихов может снять мое напряжение, и я даже сочинял, возбужденно повторяя:
Весенние росы, душистые косы
Свисают с тревожных ветвей.
В черемухе нежной поет безмятежно
У самой луны соловей
И хочется думать, что это навечно
Звезда и земля, и весна,
И чувства сливаются с трелью беспечной,
Душа моя счастьем полна!
И даже собирался показать деду мои вирши. Поэт я, конечно, трехгрошовый, но тогда мне казалось все возможным. «О, сладкий писательский труд! – рассуждал я, - Да и что для этого надо: круглый стол, состояние, подобное моему, да счастливый амулет, например, точилку для карандашей в виде енота, поглаживающего свой живот!»
По утрам, когда мои глаза слипались, дед мне давал постыднейшее, как мне тогда казалось, поручение. По соседней улице пастух гнал стадо коров на выпас. Я должен был с ведерком и совком следовать за хвостом последней коровы и собирать все, оставленные животными на дороге, лепешки. Дед набрасывался на мое ведерко, как коршун на добычу. Он разводил это удобрение в большом ведре, а затем маленьким ковшиком подливал его под каждый корень капустной рассады, громко нашептывая магическое заклинание: «Расти большая, белая и круглая, как …!» В присутствии дам у меня не хватает духу произнести это слово, на котором дед делал особый акцент. Свой магический раствор старик называл «золотцем».