— Давай отвезем его к нашим, они вчера не сдали экзамен по мышцам, -предложил Прыщ, - пусть потренируются!
— На нем гипса два ведра, - резонно отвечал Веснушка, - не доберешься до мышечной системы.
— Ничего подобного, коллега, - возразил Прыщ.
Тут же, этот уездный эскулап достал из нагрудного кармана белого халата блестящий новенький скальпель и решительно воткнул его в мою левую ногу. Но попал он в одну из «грэлок», которые почему-то еще висели на мне. Холодная струя брызнула мне прямо в нос, я громко чихнул, Прыщ, охнув, упал рядом с каталкой. Однако, Веснушку происходящее не трогало, он, как зачарованный, смотрел в черный потолок, повторяя шепотом: «Труба, труба …»
То есть, это я думал, что там черный потолок, а, на самом деле, прямо над нами висел «тромб»! Он, видимо, переживал фазу затишья. Вдруг внутренность его загудела, заурчала, из нее посыпались куски льда, град, корни деревьев, вылетела замороженная лошадь, а следом за ней – замороженные Мармелад и Пупсик. Они встали, как два памятника, рядом с моей каталкой. С шевелюры Пупсика свисала желтая кувшинка, а из кармана розовой кофты Мармелада торчал «Венский кружок». Веснушка, закрыв лицо руками, молча упал на замороженную лошадь, которая, как бревно-таран, поддала Пупсику в зад, а Пупсик, словно ледяная глыба, повалился на мое правое плечо. Я услышал хруст и закричал от боли, понимая, что ко мне вернулась счастливая способность издавать звуки и чувствовать.
«Тромб» заработал в режиме всасывания, направив хобот на крышу хирургического отделения. Мгновение – и крыша исчезла, а я услышал, благодаря этому, визгливый вопль моего деда: «Я Вас спрашиваю, сударь мой, господин верзила! Что Вы сделали с моим внуком?!»
Через несколько секунд я снова лежал на столе, а пришедшие в себя Прыщ и Веснушка под руководством деда гипсовали мою правую руку и плечо. «Бурнус» снял с моей левой ноги дырявые грелки, и под ними обнаружился перелом, полученный, видимо, еще в лесу.
Крыши не было, и прямо надо мной висели на березе бруньки, не ставшие добычей «тромба». Я был бесконечно признателен деду за то, что он, почуяв неладное, вернулся с полпути и разыскал меня с помощью соседской собачонки – по запаху «золотца».
В тот же день я был бережно положен в гамак. Дед мой сидел у самовара и вслух читал «Венский кружок». Я не понимал ни слова, потому что это было венгерское издание. Четыре пуховых котенка взбирались по моим загипсованным конечностям, принимая их за стволы деревьев. Вокруг стола прохаживались соседские белые курицы с непомерно пышными хвостами и с отметинами синей краской на спинах. Они мне казались грациозными балеринами в накрахмаленных юбочках. Надо мной вздрагивали пуховые почки, гудел шмель, и я протягивал к солнцу все четыре конечности, щурясь от света и радости. Я был безмерно молод и бесконечно счастлив, вопреки всему.