— Принадлежала, зая, – отвечала грустно Тётка Черепаха, – но где теперь наши закрома?! Кстати, дед, не забудь завести нас в какую-нибудь кафешку!
Прапрадедушка остановил лифт и открыл новое окно. Там на скамейке сидели три жёлтые крыски-старушки и читали жёлтую прессу. На одной пожилой даме были жёлтые перчатки, на другой – жёлтая шляпка из молодой коровы, на третьей – жёлтое кашне.
— Я бы хотела выйти замуж за Тома, – сказала старушка в жёлтых перчатках.
— А я бы хотела выйти замуж за Круза, – отозвалась крыска в жёлтой шляпке.
— Уймитесь, дурёхи, – это одно лицо, – сказала старушка в жёлтом кашне, – послушайте лучше стихи которые я сочинила сегодня ночью.
И она завыла высоко и протяжно:
Я древняя словно хвощи у дороги
И смуглая, словно крушины кора,
Меня наряжали в молочные тоги
И в мантии алые, как вечера.
Я влиться хотела в орнамент старинный
На амфоре пыльной тугим завитком
И слышать хотела шаг лёгкий звериный,
По влажной тропе пробираясь тайком.
И северным летом во фьёрдах хотела
Под солнцем ночным посидеть на скале,
И сакурой нежною розово-белой –
Терять лепестки вдоль японских полей.
Я столько хотела, что боги решили
За жадность в желаньях меня наказать:
Застыла волной я на жёлтом кувшине,–
Витрина «Этруски», сосуд номер пять.
— То есть, ты была царицей в парфирной мантии, а стала росписью на крынке? – вместо аплодисментов зловеще спросила крыска в перчатках.
— Завитком на музейной утвари, – уточнила язвительно старушка в шляпке, – а ты о нас подумала? Мы, твои подруги из хороших семейств, хотели бы жить при дворе, а не в пыльных хранилищах, эгоистка!
Вот тебе! Вот тебе! – закричала старушка в перчатках и принялась хлестать скрученной газетой подружку в кашне.
Та вцепилась в жёлтую шляпку с криком: «Получай, подстрекательница!»
Через две минуты все три старушенции тузили друг друга нещадно, выдирая седенькие букольки.
— Как же здесь безрадостно: ни мира, ни любви! Покажи, дед, что-нибудь близкое и понятное! – заявила Тётушка Черепаха, сморщив и без того морщинистое лицо.
Фемистоклюс щёлкнул мышью, пробормотав: «Vivere militare est[5]»
— А я думала, что жить - это любить, - сказала Мушка с наивной улыбкой, прижавшись к Пышке.
— Если бы они думали так же, дитя, то они бы сюда не попали, – ответил дедушка, открыв новый вид.
Прямо перед лифтом сидели древние греки с античными носами. Между них гордо восседали Мармелад и Пупсик. Все были в небрежно запахнутых белых простынях.
— Итак, достопочтенные мужи, сегодня юбилейный, пятисотый, вечер в решении логической задачи о скворцах, – объявил председатель собрания.