все здесь сделано на скорую руку, — он сам был столяром и сыном столяра и в этих вещах
толк понимал. Кроме того, было еще и холодновато, со сцены через колючие доски дуло
так, что шевелились дешевые, реденькие занавески. Бербедж кончил раздеваться, встал и
тут в дверь вкатился пухленький, толстый человечек с очень румяным и ясным лицом.
— Уф, — сказал человечек и покачал головой, ведь еле-еле протискался. Его величеству
привет!
Он сам взял стул, сел на него верхом, вытащил платок и начал вытираться. Лицо было
потное и блестело.
— Еле-еле, — повторил он. — Там какого-то молодца потащили купать, говорят, что
кошелек срезал. А что это ваше величество не в духе?
Бербедж, когда увидел старика, сразу просветлел.
— Сплошной убыток, мистер Четль, — сказал он весело. — Это прибавка — одиннадцать
шиллингов на брата, кажется, все, что останется в кассе. Ведь это с ума сойти — играть
такую трудную пьесу, со столькими переодеваниями, за одиннадцать шиллингов на
человека. Где у него была только голова?
— У кого это? — спросил старик.
— Да все у него, у Билла. Понимаете, вчера приходят два каких-то джентльмена,
встречают Билла и спрашивают: "Что вы играете седьмого февраля?" Билл им отвечает:
"Ромео и Джульетту". — "Нет, играйте "Ричарда Второго". Билл говорит: "Это нам
невыгодно, сборы маленькие, пьеса уже давно не идет, половина зала пустая". А они
говорят: "Мы заплатим по одиннадцать шиллингов каждому участвующему". Ну, Билл и
настоял, чтобы отменили "Ромео". — Он вдруг опять помрачнел и выругался. — Знаете
почему? Нет! Меня-то не проведешь. Он там играет монаха. Роль-то маленькая, но у него
там строк сорок в самом конце, а он… Ну, в общем, ему теперь надо освобождаться
пораньше.
— О?! — покачал головой старичок, его глаза округлились от удовольствия. — Это какая
же? Неужели все та же?
— Ну! — ответил Бербедж с легкой улыбкой, снисходительной и чуть-чуть
высокомерной (старик заметил и это). — Нет, конечно. Там дело вполне конченое.
— Ах, значит, и сонеты не помогли? — глумливо спросил старик.
Бербедж ничего не ответил, только головой мотнул.
Так они, улыбаясь, смотрели в лицо друг друга, отлично понимая все и слегка
злорадствуя.
— В ее гнездышко залетает теперь большая птица, — сказал Бербедж очень отчетливо, -
ее милость завела себе такого пеликана, что он каждую ночь прилетает клевать до крови
ее сердце. Ее душа теперь наполнена до краев дарами его милости.
— Хотел бы я знать тогда, — сказал старик задумчиво, — что у леди называется душой и
куда она ее прячет на ночь?
Все, кто был в уборной, засмеялись.