печальное, задумчивое и благочестивое лицо, но когда пастор вошел, она с такой
быстротой вскинула на него живые, черные, как у жаворонка, глаза, что Кросс невольно
улыбнулся. "Ну что ж, подумал он, — у Мэри хороший муж — разве ей понять эту
несчастную?"
— Вот так и живем! — громко, со скорбной иронией окончила Анна Шекспир, уже прямо
глядя на пастора. — Здравствуйте, достопочтенный мистер Кросс, а я вот вашей жене свои
старушечьи… — и она сделала движение встать.
— Сидите, сидите! — учтиво испугался пастор. — А я вот тут, — и, пододвинув третье
кресло, он сел с ними рядом.
Матушке Анне Шекспир только недавно исполнилось пятьдесят пять, у нее было
плоское лицо, большие, крестьянские руки с узловатыми, тупыми пальцами и черты
резкие и прямые, как у старой деревянной Мадонны, завалявшейся на чердаке еще со
времен Марии Католички. И голос у матушки Анны был тоже по-крестьянски грубый и
звучный, но когда она горячилась или смеялась, то все ее неподвижное лицо озарялось
изнутри блеском крупных, круглых зубов. Посмотришь на такую бабищу и подумаешь:
"Такая, если что не по ней, сразу сгрызет".
И, судя по рассказам, Анна в девках и верно была такой, но прошли года, народились
крикливые дети, незаметно подошла старость, и вот произошло "укрощение строптивой": теперь Анна робела и перед голосистыми дочерями, когда они начинали орать друг на
друга и начинали требовать то того, то другого (их у старухи было две — Сюзанна и
Юдифь), то перед мужем Сюзанны — противным, самоуверенным человеком с наглой и
вежливой улыбочкой шарлатана (он и в самом деле был доктор), то перед своим блудным
мужем — молодящимся лондонским хлыщом в плаще и с дворянской шпагой на боку. Его-
то пастор просто ненавидел. В три года раз он вдруг вспоминал, что в родном захолустье у
него осталась семья, дом, — два дома даже, старый и новый, — старуха жена, которая старше
его на семь лет, и две взрослые дочери, и на все это надлежало бы взглянуть хозяйским
оком. И тогда он с легкостью театрального предпринимателя, для которого все на свете
одинаково важно и на все равно наплевать, доставал где-то лошадь и верхом прискакивал в
Стратфорд. Пастор видел его несколько раз (в последнее время он что-то зачастил).
Шарлатан был тогда одет джентльменом, кутался в тонкий зеленый плащ и звенел
шпорами. Стоя в церкви, он расточал улыбочки и с величайшей готовностью
раскланивался на все стороны. Уж по одной улыбочке можно было понять, из какого
гнезда вылетела эта птица и много ли ей дела до старухи жены, двух дочерей, скромной
апостольской церкви в Стратфорде и всего Стратфорда вообще. А старая Анна, эта