— Ну что ж, — сказал он любезно, — раз вы уж оба так решили — покоряюсь. Хорошо: буду сидеть дома.
— Да жить-то ты с ними как будешь? — спросила Джен, задумчиво смотря на него. — Как
тебя там встретят? Вот о чем я думаю все время.
Он выпрямился. Сейчас он уж полностью владел собой. Так его всегда укрепляла
безнадежность.
— Как меня встретит семья? — спросил он, тщательно выделяя интонации (но актеры
сразу же заметили бы, что он переигрывает). — Странный вопрос, Джен. В конце концов, это же мои дочери, и моя жена, и мой дом. Я приеду к своей семье и буду разводить розы.
Вот и все.
Она подошла и обняла его.
— Ну, я рада, что ты так это принял. Но помни я тебя люблю и о тебе думаю.
У него сразу же потеплело у глаз (это же беда — до чего он стал плаксив за последнее
время!), но он скрыл это, торопливо поцеловав ее в висок.
— И мне жалко, что мы так расстаемся, — сказал он. — Но Волк прав, пора кончать.
Случайная женщина и случайная смерть — две родные сестры.
Она возмущенно вскрикнула:
— Это, значит, я — случайная женщина?
Он мирно поцеловал ее опять в щеку, а потом быстро наклонился и стал беспорядочно
целовать ее руки — одну и другую. Это на время скрыло его лицо.
— Не сердись! — сказал он кротко и беспощадно. — Но когда человек проживет на свете
пятьдесят лет, с ним обязательно случится однажды что-то такое, что он вдруг поймет: все
встреченные женщины — случайность, а по-настоящему есть у него только одна старая и
некрасивая жена, та самая, которая сидит и, проклиная, терпеливо ждет его всю жизнь.
Вот только в ее кровати он и должен умереть, если хочет кончить по-порядочному.
— А я? — спросила Джен обескураженно. — Как же я-то, Виллиам?
Он пожал плечами.
— А ты навеки останешься в моем сердце. Без твоей любви мне было бы очень трудно, я даже не знаю, выдержал ли бы я эти годы. Ты не знаешь, какими они для меня были
тяжелыми. Но ты ведь вот меня не ждала, не проклинала, не отрекалась от меня по сто раз
в день. Ты меня только любила — и все. А любить в жизни — это все-таки, наверно, не самое
главное. Вот и получается, что ты возвращаешься к своему мужу и детям, а я иду к своей
старой злой жене и перезрелой девке — своей дочери, потому что они единственно близкие
мне люди. И оба мы с тобой с этих пор будем жить честно и лежать только в своих
кроватях, ибо, — он криво улыбнулся, — должны же исполниться наконец слова того попа из
соседнего прихода, который обручил меня с Анной. — Он улыбнулся. — Этот поп был хоть
куда — пьяница, грубиян, но людей видел насквозь. Он сказал тогда: "Парень, ты женишься