совсем не умеет веселиться. Раньше вот и веселья было больше, и учились лучше.
Поэтому и врачи старые ценятся выше новых, хотя эти новые и напичканы всякими
премудростями века. Тут Волк возгласил: "Я поднимаю бокал за старика Гиппократа". Все
чокнулись и выпили. Снова поговорили об университете, и доктор сказал о том, что для
новых бакалавров, лиценциатов и магистров медицина сделалась ремеслом и в этом ее
гибель. Она не ремесло, а искусство, муза — поэтому овладеть ею может только избранный.
Больной должен чувствовать врача и верить ему. И врач тоже должен чувствовать больного
— вот так! — и доктор вознес над канделябрами сильную белую руку с тонкими, гибкими
пальцами. И еще, сказал доктор Холл, врач должен быть человеком ровным и
успокоенным. Никаких девок и никаких привязанностей вне семьи!
— У вас есть невеста? — спросил он вдруг Гроу строго. — Зря! Мы вас обязательно
женим. Вот приедете ко мне… Я слышал, что у вас с сестрой тут какие-то нелады? Ладно.
Поживите-ка у меня недельку, и все наладится.
Затем, непонятно как, разговор перекинулся на театр, и тут доктор Холл вдруг по-
настоящему разволновался и разгорячился. Он повернулся к Волку и сказал:
— А я всегда говорил: театры надо закрыть! Почему, когда в городе чума, то прежде
всего разгоняют актеров? Почему тогда окуривают можжевельником и посыпают известью
даже то место, где стояли их грязные балаганы? Потому, что нет у черной смерти слуг
вернее и проворнее этой сволочи! Ну а старого актера вы когда-нибудь встречали? Никто
из них не доживает до шестидесяти! Вот хотя бы взять семью моей жены. У нее и дядя и
отец актеры. Так вот, дядя умер, когда ему не было еще тридцати, а отец… — Он махнул
рукой и потянулся через стол.
— Что отец? — спросил Волк.
Холл, не отвечая, хмуро взял бутылку, посмотрел ее на свет, поболтал — она была
пуста, — снова поставил и хлопнул в ладоши. Поваренок появился мгновенно. В руках у
него был поднос. Он аккуратно поставил его на стол, снял бутылку и, откупорив между
коленями, сколупнул с горлышка глину. Доктор Холл, не ожидая других, хмуро протянул
руку с бокалом. Насупившись, он смотрел, как стекает в синее узорчатое стекло черная и
тягучая, как деготь, густота.
— Хватит! — стукнул он бокалом о стол и снова повернулся к Волку. — Я же говорил, ему
надо лежать и ни о чем не думать. А главное — гнать в шею всех этих приятелей. А он пьет
с ними. (Волк что-то хмыкнул или возразил.) Да нет, пьет, пьет! А совести у этих людей
нет. Когда он уже не может лежать на боку, они ему подкладывают подушки под спину. Ну
конечно, они здоровые, как кони, у них и легкие, как мехи, им бы колесо крутить, а не…