больным нужен уход. Примут вас как родного, ручаюсь.
— Ну, ухода-то там хоть отбавляй, — грустно усмехнулась Джен. — Дочка, внучка, жена, сестра, племянничек. И все ждут, ждут! Только не вас, конечно, — обратилась она к Гроу…
Доктор вдруг бесшумно поставил на стол кулаки — не положил, а прямо-таки поставил
на стол два сильных, крепких докторских кулака.
— Гиппократ учит, — сказал он: — "… пусть около твоего больного постоянно дежурит
кто-нибудь из твоих учеников, ибо ты ничего не вправе поручить посторонним". По-сто-
ронним! А для меня все профаны около ложа больного — это посторонние, кем бы они ни
приходились. — Он положил руку на плечо Гроу: — Ну, молодой человек, если ехать, то
идемте спать. Завтра я вас подниму с петухами.
"Если бы не сестра, — подумал Гроу, — не ее проклятый бычина, послал бы я вас… А
что, если их и вправду послать, а?" И сказал обидчиво:
— А где же я лошадь возьму? Нет у меня лошади!
Он до сих пор помнит это утро. Когда он вышел из дому с сумкой, воздух был тонкий, острый. Высоко над головой стояла полная луна — желтая и светлая, как ночью.
Придорожные кусты только что пробуждались и сонно перещелкивались, зато грачи с
платанов и тополей около гостиницы орали вовсю. Волк запретил разорять гнезда.
Гроу постоял, подумал, потом пристроил сумку под лавкой у "Короны" и пошел к
колодцу. На свежем срубе стояло деревянное ведро. Вода в нем была со льдинками и такая
холодная, что, когда он сделал глоток, заломило у глаз. Ровно в семь, как было договорено, он постучал молоточком — он висел на цепи — в дверь "Короны". Не ответили. Он постучал
еще. Снова не ответили. Только лениво гавкнула и сейчас же со звоном и визгом зевнула за
дверью собака. Но тут появился поваренок и сказал, что его ждут, а заходить нужно с
другой стороны. Когда они вошли, доктор, уже свежевыбритый, в дорожном платье,
розовый и душистый, что-то быстро писал на полоске бумаги. Волк сидел напротив. Перед
ним была раскрыта Библия, он держал палец на какой-то строке.
— Да, было, было такое, — спокойно говорил доктор, — я-то, конечно, не помню, но отец
рассказывал. Однажды, говорит, во время такого зрелища Иуду чуть не убили. Вскочили
на сцену — и ну его таскать и топтать. Даже все скамейки поломали.
— Ну вот видите! — сказал Волк.
— Ну так что ж хорошего-то! — поднял глаза доктор. — Зверство! А апостола Петра, говорят, такой пьяница играл! Его каждый день из кабака за ноги выволакивали и бросали
около забора, а тут, — пожалуйста. Он — святой! Вокруг головы веночек золотой! Нет, мистер Джемс., язычество оно и есть язычество. Что там, у папистов, что здесь у моего