Ночью его сменила Мария — она в комнату больного не входила, но всю ночь сидела
где-то рядом. Больному, по мнению доктора, не надо было знать этого. Спать Гроу
уложили в маленькой угловой комнате — чулане или кладовке для старой мебели. Было
очень жарко (туда проходила труба) и темновато (ему дали всего одну оплывающую,
кривую свечку). Он, не раздеваясь, брякнулся на мягкое разноцветное тряпье и сразу же
забылся. И сон пришел тревожный и утомительно-мелочный, в нем смешались строки
мелкого, мышиного шрифта и рецепты, выписанные букашечным почерком; их показывал
ему доктор и что-то говорил.
Когда он внезапно проснулся, опять было темно и тихо. Свеча погасла. Слабо серело
почти на потолке маленькое квадратное окошко, а в нем — грубый край трубы и сбоку -
большая зеленая чистая звезда. Где-то за стеной падала и падала в воду полная, звучная
капля. "Скоро рассвет, — подумал он. — Надо бы раздеться и лечь под одеяло". Но двигаться
не хотелось, и он лежал, разбитый блаженной усталостью, и думал. Ведь вот что
интересно: имя этого сочинителя трагедий и масок он слышал не раз. Пришлось даже как-
то держать в руках какую-то его драму. Он ее не дочитал и до половины — сбился,
соскучился и бросил. А вообще-то он любил только комедии — и не читать, а смотреть, особенно если там были клоуны и драки. Понять и прочувствовать пьесу с листа он не
мог: сразу путался и переставал понимать кто — кто и что к чему.
Так вот, имя этого сочинителя и актера он слышал — до этого, но все это было так
случайно и настолько неинтересно, что, когда по дороге сюда ему впервые сказали, к кому
он едет, это почти ничего ему не дало, и вошел он в комнату больного, как к человеку, совершенно ему неизвестному. Вошел, сел и сразу же почувствовал запах смерти,
оглянулся и увидел: это рядом с его локтем лежит стопка новых простынь из сурового
полотна. Он взглянул на кровать, — и там лежала смерть. Только не его смерть (он
вспомнил слова доктора), совсем не его и даже никого к нему относящихся, а смерть
доктора, актера Бербеджа, тоже толстого и одышливого, и всего этого дома. Но
умирающий вдруг заговорил, и сразу все переменилось. Не осталось ни умирающего, ни
просто больного, в комнате лежал человек, которому невесть почему, по какой глупости, неурядице, несправедливости, — может быть даже потому, что весь дом ждал его смерти, -
приходилось умирать. Поэтому все в этом доме было не то и не так. Никто не плакал, нигде не шептались. И больной тоже умирал не так, как полагается. Он как будто даже не
умирал, а готовился к какой-то схватке. К участию в судилище, диспуте, к защите своих