Только зачем же останавливаться на достигнутом? А мыши — разве у них недостаточно красивый мех? Рожей не вышли, что ли? С лица воды не пить. А тараканы — чем не объект промысла? Их много и цвет — загляденье, не уступает нерпе. Шапки из меха мух достаточно теплые и недорогие. Для праздничных случаев, торжеств на свежем воздухе предпочтительнее мех белых мух.
Остаются, конечно, эталонные изысканные головные уборы из соболя, лисы, песца. Но отныне они предназначаются не для носки, а для хранения в Сберегательном банке. На проценты выдаются шкурки моли.
Написал я эту как бы пародию по горячим следам, а времена были — незабвенного Константина Устиновича Черненко. Показал я свое произведение газетному начальству. Нет, говорят, убери с глаз долой. Зачем, соответственно, дразнить гусей? Чёрти что могут подумать.
А что? Пораскинул я задним умом и понял. Есть такие ключевые слова, которые при их внешней безобидности произносить нельзя. Например, шкаф. Если, положим, в этом шкафу может располагаться застарелый труп. Ну и шапка, земля, особенно моль — слова опасные. При столь немолодом и нездоровом генсеке. Я фатально это понял и забросил свое сочинение в стол.
И вот спустя десять лет делаю саморевизию и нахожу этот пожелтевший, как пергамент, листок. Читаю, плача, смеясь и чихая от бумажной пыли. Иные времена, иные ассоциации. Теперь в слове крот мне слышится банкрот. А где банкрот, там и банк. Смех, да и только. Но смех сквозь слезы. Но слезы крокодила.
Ерофей Иванович с некоторых пор пристрастился в автобусах ездить. В городе предвыборная кампания началась. Демократию какую-то выдумали. Имиджмейкер велел ставку на сближение с народом сделать. И не только тому, кто баллотируется, но и всему окружению, всей команде. Вот и трясется он в автобусе, комплекции среднетяжелой, грации неподражаемой, и уж если застревает в дверях, то не протолкнуть. Но горе тому, кто не церемонится.
— Извините, — закипает Ерофей Иванович, как сухой лед. — Подозреваю, что вы меня толкнули. Не так ли? Попрошу вашу жалобную книгу.
Виноватый толкальщик, краснея, озираясь по сторонам, мямлит:
— У нас того… этого… завотделом собрал того… этого… на проверку.
— Как это на проверку? Что это — школьные дневники, что ли? Может, не будем спину морочить?
— Я? Морочу? А если того… этого… я вашу жалобную книгу попрошу?
— Мою? Да сколько угодно! Приходите к нам в кафе. Милости прошу. Всех приглашаю! Но если я вас нечаянно толкну, не обижайтесь!
На этом месте Ерофей Иванович вздрагивает, просыпается и досадливо крякает. Замучили его жалобщики. Замутыжили. Взять бы их на работу заманить и зарплату не платить месяцев пять. А потом выговор, да строгий, с предупреждением. А лучше под суд за взятки, растрату с конфискацией имущества! Мечты, мечты, где ваша сладость!