Расположившись в соседних кабинках, отделенные легкими занавесочками, но все же невидимые друг для друга, товарки прикидывали на себя произведения, пусть не лучшие, парижских и миланских портных и негромко переговаривались.
– Не хотелось бы лезть не в свое дело, но ты уж прости, я скажу, – донесся до Ритки перешедший в доверительный регистр напевный голосок мадам, – конечно, ты и Ян, чувство и все такое прочее… Но, милая моя, нельзя же в угоду личному счастью превращаться в бессердечную эгоистку?
– Мадам Ирена, о чем это вы? – растерялась, но и встревожилась вдруг Рита.
– О, можешь называть меня и просто Ирена, мадам не обязательно. Я считала, мы с тобой подруги, но видимо, ошиблась. Жаль, что ты, детка, мне не доверяешь!
– Не доверяю что? – отупев от неожиданной атаки, бездумно спросила Ритка.
– А ты штучка. Или дурочка, если и в самом деле меня не понимаешь, – личико мадам на миг высунулось из-за занавески и, удостоверившись в том, что и ожидалось и хотелось увидеть, шустро скрылось прочь.
– Ирена, я и взаправду не понимаю. Я хочу быть подруго-ой! – крикнула Рита вслед исчезнувшему личику.
Полураздетая мадам тут же и отдернула разделяющую их преграду и мило улыбнулась девушке:
– Не шуми, я тебе верю, – мадам протянула к Рите руку и поправила шелковую морщинку на ее плече, – чудная кофточка и ладно сидит. Ты в ней просто куколка. И мне жаль Мишку.
– Мишу? Почему? – Ритка неподдельно заинтересовалась и сама, – И причем тут кофточка?
– Кофточка как раз ни при чем. А вот Миша, он переживает по поводу твоего выбора, хоть и ни словом никому не обмолвился. Но мы, близкие ему люди, мы видим и сочувствуем.
– Ох, ну я действительно дура! – Ритка сразу повеселела. Стало приятно и легко, и настороженное напряжение кануло в легкомысленные волны чисто женского тщеславия, – Представь, мне и в голову не приходило, что Миша мог положить на меня глаз! Ну, ничего не замечала, мы ж были с ним как родные, пока он меня учил.
– Вот именно: Мишка тебя учил, учил, а ты от него теперь нос воротишь, – сказала Ирена горько, но не зло, с оттенком легчайшей вселенской скорби.
– Но что же делать? – к Ритке опять вернулся тревожный холодок. Ей, новенькой в общине, совсем не улыбалось навлечь на свою голову осуждение собратьев, и отчаяние самозащиты зазвучало в ее словах, – Миша очень хороший и славный, но ни зачем мне не нужен. Я другого люблю!
– Ну и люби на здоровье! Только хозяин, он и есть хозяин, а Миша – это серьезно. Я бы на твоем месте не бросалась, – предостерегла мадам, – Не остаться бы тебе у разбитого корыта.