— Она не хотела становиться такой? — Хриплю я и встречаюсь с мамой взглядом.
— Не хотела. Но мы ее заставили.
— Почему?
— Потому что не хотели потерять. — Мама с силой прикусывает губы. Вина пролетает в ее прозрачном взгляде, и она горько кривит губы. — Теперь ей сложнее всех.
Отворачиваюсь и изнуренно сгибаюсь. Из меня будто выкачивают силы. Я протираю пальцами вспотевший лоб, и невольно понимаю, что оставила на лице кровавые разводы.
— Ты должна произнести: vocavit vos, Lucifer. — Неожиданно говорит мне на ухо мама, а я испуганно вздрагиваю: дыхание у нее настолько холодное, что по моей шее проносятся мурашки. — Не бойся. — Говорит она. — Ничего в нашей жизни не происходит просто так. А смысл ее как раз таки в том, чтобы понять, какая роль отведена тебе.
Приподнимаю подбородок, но неожиданно понимаю, что в спальне больше никого нет. Мама ушла. Ее нет. Боль вновь притягивает меня вниз, и я беспомощно выдыхаю. Не знаю, когда станет легче. А, может, легче не должно быть? Может, легче только мертвым?
Гляжу на песчинки, плавающие в тусклом свете, и притрагиваюсь к ним кончиками пальцев. Представляю, что я одна из них. Сколько правильных поступков мы совершаем в жизни? А сколько неправильных? Что лучше — умереть хорошим человеком или остаться в живых, но превратиться в чудовище? Человек всегда балансирует на краю пропасти, ему приходится, ведь жизнь — скопление крутых перекрестков, каждый из которых хранит в себе свои опасности, преимущества и последствия. И даже, когда мы говорим, что выбора у нас нет, мы нагло обманываем и окружающих, и себя, потому что второй вариант всегда есть, но он не всегда тот, что нам нужен.
Говоря, что пути обратного у меня нет, я жестоко обманываюсь. Я спокойно и мирно могу стереть корявый, перевернутый треугольник, нарисованный моими окровавленными пальцами, лечь в постель, закрыть глаза. Я могу вернуться к семье и не превращаться в то существо, что внушает ужас всей Астерии. И я хочу этого. Хочу увидеть родителей, Лору, хочу избавиться от осуждения окружающих, презрительных, испуганных взглядов. Да. Но не больше, чем остаться в живых.
Решительно впиваюсь ладонями в деревянный пол, опустив голову, и шепчу:
— V ocavit vos, Lucifer.
Неприятный скрип проносится по комнате. Дверь за моей спиной захлопывается, над полом вспыхивают серые занавески, и ветер, ворвавшийся с улицы, безжалостно врезается в мое вспотевшее, бледное лицо.
— V ocavit vos, Lucifer! — Громче повторяю я, и разом захлопываются оконные рамы. Я неожиданно ощущаю безумный прилив энергии, который заставляет меня выгнуть спину и откинуть голову под таким углом, что перед глазами возникает шероховатый потолок.