Стискиваю зубы и срываюсь с места. Бежать. Мне нужно побыть одной.
— Ари! — Мэри идет за мной. — Что происходит? Куда ты?
— Хочу привести в порядок мысли.
— Какие мысли? Что произошло в кабинете Морта?
— Ничего.
— Ари! Постой!
Мэри хватает меня за руку, но я резко выворачиваю ладонь и восклицаю:
— Оставь меня в покое!
— Ари, что ты… — Глаза тетушки покрываются пеленой. Она непроизвольно отступает назад, пусть и пытается, хочет, должна подойти ближе! Но не может, мой дар не позволит.
Укол вины впивается в мою грудь. Я хватаюсь ладонями за лицо, слежу за тем, как у Мэри-Линетт глаза наливаются отчаянием, страхом, и шепчу:
— Прости, я не хотела. Прости я…, — встряхиваю головой, — это случайно.
— Ари, поехали домой. — Рассудительным тоном просит Норин, делая крошечный шаг ко мне навстречу. Она сглатывает. Я вижу, как предательски подрагивают ее тонкие губы, но не шевелюсь. Будто к зверю, Норин идет ко мне, приподняв ладони, а я молчу. — Давай, приедем домой и все обсудим.
— Нечего обсуждать.
— Ари, садись в машину.
— Нет, — я покачиваю головой. — Простите, пожалуйста. — В горле застревает колючий ком из вины и обиды, но я стою на своем. — Я не поеду. Я должна побыть одна.
— Побудешь одна дома.
— Уезжайте.
— Прекрати. — Железным голосом отрезает тетя Норин, вонзив в меня пронзительный взгляд, словно клинок. Она подается вперед, сжав в кулаки пальцы. — Не делай этого.
Но я сделаю, я знаю, что смогу, и поэтому не думаю ни о чем. Свожу брови и шепчу, смотря Норин прямо в глаза:
— Уезжайте и не ищите меня, — она застывает, и я повторяю громче. — Уезжайте!
Принуждение работает так слаженно, словно я всю жизнь им пользовалась. Глядя на меня, Норин отходит назад, борясь и крепко стискивая зубы. Но все же она не в состоянии перебороть мою силу. Как и Мэри-Линетт. Она садится за руль, а я срываюсь с места, едва машина пробуждается от рева двигателя.
Я поступаю некрасиво и неправильно, но жизнь вообще неправильная штука, полная разочарования, боли, секретов, из-за которых хочется кричать во все горло. Жизнь ломает, а не люди ломаются. Обстоятельства сносят крышу, а не мы просыпаемся однажды, иначе совсем взглянув на ситуацию. Нас делают наши поступки. Но поступки мы совершаем по определенным причинам, которые зависят от поступков других людей. Все это лишает нас способности отвечать за свои действия, а еще оправдывает, ведь как можно отвечать за то, что ты сделал, если причины кроются не в твоем истинном желании, а в безысходности, в обиде, в не состоянии принять правду?
Я несусь вдоль незнакомых улиц, сгорая от страшной пустоты, поглотившей грудь, я несусь вдоль незнакомых улиц, сгорая от ненависти ко всему, что меня окружает. Люди и их лица, их взгляды, даже их молчание — все это сейчас кажется мне издевательством. Они проходят мимо, задевая меня плечами, а у меня жизнь сотрясается, словно внутри бушует землетрясение. Покачиваясь и ничего не понимая, я прорываюсь сквозь их сети, стискивая до боли зубы, сжимая до крови пальцы. Мне страшно оказаться вдалеке от дома, страшно осознать, что дома у меня нет. И близких нет.