Девичье сердце (Баталова) - страница 14

На первую страницу
Старый поэт вздыхает, встаёт. Темно.
Книги лежат, монолитно сомкнув страницы.
Как он любил, как буйно цвела душа –
Каплями яркими в них навсегда застыло.
Старый поэт идёт, тяжело дыша,
окно открывает. Веет метелью стыло.
Он не боится смерти. В сырую мглу
он заглянул, распахнутый, в одиночку.
Только сказал: "Погоди чуть, постой в углу…
Позволь мне в последний раз переправить строчку…"

2015

КОРОЛЬ И ПИРАТ

Утопила принцесса своё ожерелье. Утрата
большая. Дворцовые окна глядели с тоскою.
И король попросил одного молодого пирата
вернуть жемчуга, опустившись на дно морское.
Тот достал ожерелье.
Промолвил король:
— Плыви… дальше с Богом, сынок,
или, хочешь, проси награду.
И ответил пират, улыбаясь:
— Кроме любви
мне на земле, король, ничего не надо.
Я сокровища видел. Я камешка не возьму.
Всем, кто жаден до мёда, однажды становится кисло.
И одна лишь любовь смысл придаёт всему.
И она же порой, любовь, всё лишает смысла.

2015

ПОЁТ И ПЛАЧЕТ

Жили две, что любили его. И одна была
просто женщина, а вторая была — певица.
Та, что просто, упруга телом, лицом бела;
а другая взмывала с музыкой ввысь как птица
в небо ясное взмывает, и полный зал
замирал на высоком парении долгой ноты
вылетающей прямо из сердца. Он ей сказал:
"Для меня высоки непомерно твои полёты."
И пришёл на концерт однажды он с той, другой:
взявшись за руки крепко, двое стоят под сценой.
И воркует, прижавшись, женщина: "Дорогой,
я хочу для тебя быть единственной и бесценной."
Он её обнимает: "Любимая, так и есть,
ноты не поцелуи, они ничего не значат…"
Ну а та, что на сцене, поёт — будто божья весть –
все пронзительный, выше, чище — поёт и плачет…

2015

МАСТЕР

Эта женщина смотрит на лица и видит полотна.
Золотая рука обуздала и уголь, и кисть.
Отдыхая, задумчиво курит. Прикрыты неплотно
Драгоценные ракушки век. Говорит "повернись"
молодому натурщику. Смотрит секунду другую
и изящную линию смело бросает на лист.
Это — мастер. Она говорит: "Может, я и торгую
красотой, но колодезь искусства останется чист.
Я не буду писать потому, что меня попросили.
Я должна пережить вдохновенья волшебный момент.
Я рисую любовью. В ее сокрушительной силе
весь секрет мастерства, а рука — это лишь инструмент."
Молодому натурщику вспомнится: камень столь древний,
что он будто расписан узорами трещин и пор;
мальчугану, живущему в бедной рыбацкой деревне,
улыбнулась однажды туристка, пришедшая с гор;
зачарованный лес, что как пена лежит у подножий…
Этот взгляд сквозь него — он натурщику тоже знаком.
Это опыт. Не дрогнет уж ни над холстом, ни над кожей
золотая рука, прикасаясь небрежным мазком.
Следующая страница