. И волосы, и покрывало были испачканы кровью – моей собственной – а в локонах и косах блестела зелено-голубая бирюза моей матери. Моя голова вдруг сделалась слишком легкой, и ей стало непривычно холодно.
– Maman, – еще пуще зарыдала Майри, – плохой дядя отрезал твои красивые волосы!
Я сжала кулаки, чтобы унять кровотечение, и еще крепче прижала к груди ее и Китти. Я должна была оставаться спокойной. Если я дам волю своему страху, то напугаю девочек еще больше.
– И что же вы собираетесь делать теперь, месье Лорентен? – спросила я со всем презрением, на какое была способна.
– Дайте мне детский чепчик, – сказал он.
Я подняла с пола чепчик Майри. Поначалу я не хотела пачкать его кровью, но потом решила: кто бы его ни увидит, пусть знает, что это чудовище способно поранить ребенка, лишь бы получить то, что ему нужно. И я медленно сжала чепчик в кулаке, чтобы он пропитался кровью, а затем швырнула его к ногам Блеза Лорентена.
Он мрачно рассмеялся и поднял его.
– Отлично, – сказал он. – Наслаждайтесь временем, которое вам осталось провести с вашими детьми, мадам.
Он вышел. Я услышала скрежет металла – значит, снаружи он закрыл нас на засов и висячий замок. Мы были заперты, но зато и Рэннок Хэмилтон не сможет добраться до нас, если ему придет охота вернуться. Здесь не было окон, а в деревянных стенах не было щелей – как же спастись? В маленькой каморке была кромешная тьма, если не считать тонкого, как лезвие ножа, светлого ободка по бокам и сверху двери.
– Maman, – прошептала Майри. Голос ее дрожал, – Китти боится темноты.
Моя храбрая, храбрая девочка. Она сама до слез боялась темноты, но она никогда в этом не признается.
– Все будет хорошо, моя Майри-роза, – сказала я. – Месье Лорентен скоро за нами вернется. Мы с тобой должны быть храбрыми – ради Китти. Спой мне песенку.
– Песенку про счет?
– Bon[99]. По-английски и по-французски, мое сокровище.
Майри запела по-английски, голосок у нее был тоненький, чистый, и она ни капельки не фальшивила. Спустя мгновение к ней присоединилась Китти, распевая свою младенческую бессмыслицу. Я пела вместе с ними, пытаясь сохранять спокойствие и успокаивать их и все это время отчаянно стараясь придумать какой-нибудь способ спасти их.
Мне помог запах, запах растений и конюшни – лошадей и овса и затхлой соломы. Даже разлагаясь, зерна овса и ячменя и соломинки заговорили со мною.
«Вспомни. Вспомни. Вспомни утро после того дня, когда тебя выдали за него замуж, вспомни прикрытую соломой ямку в земле, и как ты споткнулась и упала».
В сарае действительно был земляной пол. Если я сумею выкопать яму в том месте, куда Лорентен наступит, когда вернется, выкопать яму и прикрыть ее сверху соломой, то он споткнется и упадет. Если это застанет его врасплох, а я буду начеку, у меня появится одно мгновение, когда я смогу напасть на него, выхватить его кинжал и заколоть его.