– Вы не можете предъявить мне обвинение, даже если я и убил этого сопляка Гордона. – Выражение лица Блеза Лорентена стало осмысленным, взгляд – острым; он явно осознал свой промах. Теперь он смотрел прямо на королеву. Тут плащ-невидимка ей не поможет. – Я состою на службе королевы Екатерины де Медичи, – продолжал Лорентен. – И она потребует, чтобы меня отослали к ней, во Францию.
– Но вы сознаетесь в этом убийстве? – спросила королева. – В убийстве мужа Марианетты?
– Это случилось более трех лет назад, – отвечал он, – и это было всего лишь незначительное происшествие – Александр Гордон был никто, un insignifiant[110], вздумавший встрять в дела, в которых он ничего не смыслил.
– Незначительное происшествие, – повторила я. Я говорила негромко, однако все в комнате вдруг замолчали. Если бы я могла убить Лорентена голосом, он был бы уже мертв. – Un insignifiant.
– А Ричард Уэдерел? – вкрадчиво спросил Нико. – Он, по-вашему, тоже был ничтожным человечком? А я… – Он поднял руку и отвел в сторону воротник, обнажив шрам на горле под левым ухом. – А я, значит, тоже un insignifiant?
– Вы убийца, месье Лорентен! – вскричала королева. – Вы убили двух человек и пытались убить моего кузена, месье де Клерака – и все эти преступления вы совершили на шотландской земле.
Лицо Лорентена побагровело то ли от страха, то ли от ярости, то ли от негодования. Его глаза были как две выцветшие на солнце гальки.
– Если вы, мадам la reine[111], попытаетесь предъявить мне обвинение или задержать меня, то я обнародую такие секреты, что вы…
Раздался пистолетный выстрел.
Лицо Блеза Лорентена превратилось в кашу из крови, мозга и обломков костей.
Его бездыханное тело свалилось за кровать.
Королева истошно завопила.
– Теперь ты больше никого не обдуришь, француз. – Фигура человека в дверном проеме была похожа на вырезанный из черной бумаги силуэт, черты его были неразличимы, поскольку он стоял против света. Он отбросил ставший бесполезным пистолет и выхватил шпагу.
Не ждавшие ничего подобного приставы застыли, как изваяния. Вся комната походила на написанную красками картину, ибо она была так же неподвижна – сидящий за своим столом провост замер, держа в руке перо и раскрыв рот; Давид Риччо и лорд Дарнли, стоящие по обе стороны от королевы, один низенький, второй высокий, тоже словно окаменели: ни тот, ни другой даже не дотронулся до эфеса своего клинка. Я недвижно смотрела на то место, где только что находилось лицо Блеза Лорентена. Шпага Рэннока Хэмилтона – о да, это был именно Рэннок Хэмилтон; он шагнул в комнату, и теперь его можно было узнать, хотя его лицо было искажено ненавистью – так вот, только его шпага и двигалась. Она неслась прямо к моей шее – еще мгновение, и он одним ударом отрубит мне голову. Ничто более не двигалось. Ничто…