У соседки любопытством загорелись глаза. Немедля шмыгнула вслед за Дашей.
— Хорошо... Пусть вас дома нет. Да когда он заспрашивает, чего я должна ему говорить?
— Что хотите. Ну... уехала, ушла, неизвестно когда будет. Только, бога ради, подите, подите к нему!
Соседка вышла. Даша сидела ни жива, ни мертва, улавливала разговор в коридорчике. И удивительно! Почему-то только тут и поняла, что соседка еще тоже молодая. Да и голос у нее перестал скрипеть, совсем изменился, наполнился силой и певучестью:
— Вы опять к нам? Пожалте...
Владимир пробормотал в ответ что-то невнятное. И снова ее певучий голос:
— Нет ее. Ушла и не сказала, когда будет. У нее ответственная работа, знаете ли...
Вот как распелась: «Знаете ли, знаете ли... » Кто ее просит о работе? И отчего это она вздумала жеманиться?
Вместе с досадой на явное жеманство соседки вспомнилось Даше давно забытое выражение лица Владимира. Когда женщина ему нравилась, он принимал томный, чуть задумчивый вид человека занятого. В то же время как бы давал понять, что он рад.
Неужели, и расспрашивая о Даше, Владимир кокетничает?
— Что за работа у товарища Обуховой, это не секрет?
— Нет, зачем же! Она начальник какой-то. Над дорогами, что ли... Да, над лежневыми.
— Ну! Неужели над лежневками?!
Бедный Володя! Всегда ему хотелось казаться умнее, чем он есть. Вряд ли он хоть немножко представляет себе, что это такое — лесовозная лежневка.
— Да. Дарья Борисовна — инженер! Так что передать, ежели она к вечеру подойдет все же?
— Передайте, пожалуйста, если вас не затруднит, что я еще приду. В десять.
— Ах, что вы! Какие трудности!..
Шорох тяжелой наружной двери. Потом нарочито испуганный вскрик:
— Ой, ой! Подождите-ко... А как о вас сказать-то? Зовут-то вас как?
И приглушаемый дверью ответ:
— Скажите: «Спрашивал Владимир».
Даша выскочила в коридорчик, как только за Владимиром закрылась дверь.
Какое сияние на наивно-догадливой физиономии соседки! Она, кажется, рада? Чему же? Очень все неприятно...
— Пожалуйста, и в десять меня нет... — заторопилась Даша. — Да-а... Лучше скажите, чтобы совсем не приходил больше.
Соседку даже передернуло:
— Что я вам — почта?!
Даша непонимающе поглядела на нее и, спохватившись, смешалась еще больше:
— Простите, Алевтина Ивановна... Ведь, кроме вас, некому.
И стыд за свою беспомощность и досада на себя за это и на то, что никого нет, кроме Алевтины Ивановны, которая теперь знает так много, — все разом захватило Дашу, мешало собраться с мыслями, принять какое-то важное, срочно необходимое решение. То краснея, то бледнея, она только говорила просяще: