Наконец, утром 20 апреля Наполеон решился покинуть Фонтенбло. Батальон его гвардии, которому назначалось последовать за ним на остров, был уже в пути. Сама гвардия квартировала в Фонтенбло. Наполеон захотел
попрощаться с ней. Он построил ее вокруг себя во дворе замка и сказал своим глубоко взволнованным старым солдатам следующие слова:
«Солдаты, вы мои старые товарищи по оружию, вы всегда были преданы мне, но теперь нам придется проститься. Я мог бы остаться с вами дольше, но пришлось бы продолжать жестокую борьбу и добавить, возможно, к войне с захватчиком войну гражданскую, и я не решился раздирать дольше лоно Франции. Наслаждайтесь покоем, который вы по справедливости обрели, и будьте счастливы. Меня же не жалейте. У меня осталась миссия, ради которой я буду жить: я расскажу потомкам о совершенных нами вместе великих делах. Я хотел бы всех вас обнять, но позвольте мне обнять знамя, которое вас представляет».
И тогда, притянув к себе генерала Пети, знаменосца Старой гвардии, который был совершеннейшим образцом скромного героизма, Наполеон прижал к груди знамя и генерала под крики и слезы присутствовавших, а затем бросился, с увлажнившимися глазами, в карету, растрогав даже сопровождавших его комиссаров.
Его путешествие поначалу было неторопливым. Генерал Друо возглавлял движение в первой карете. Наполеон следовал за ним, в его карете находился генерал Бертран; за ними следовали комиссары. Во время первых этапов кортеж сопровождали подразделения конной гвардии. Дальше, за недостатком подразделений, двигались без эскорта. В этой части Франции, до середины Бурбонне, Наполеона встречали приветственные возгласы народа, который хоть и проклинал конскрипцию и подати, видел в нем несчастливого героя и доблестного защитника родной земли. В то время как толпа окружала его карету с криками «Да здравствует Император!», вокруг кареты комиссаров раздавались крики «Долой иностранцев!». Много раз Наполеон извинялся перед ними за манифестации, которым не мог помешать и которые между тем доказывали, что не во всей Франции он столь непопулярен, как это утверждали.
Вскоре путешествие стало более мучительным. Между Муленом и Лионом народ показывался только из
любопытства. В Лионе у Наполеона всегда было много сторонников, признательных за то, что он сделал для их города и промышленности; тем не менее немалая часть населения исповедовала совершенно противоположные чувства. Во избежание манифестаций через Лион проехали ночью. Чем дальше на Юг, тем чаще раздавались крики «Да здравствует Король!», а вскоре к ним добавились и вопли «Долой тирана! Смерть тирану!». В Авиньоне возбужденное население гневно требовало выдать ему Корсиканца, чтобы разорвать его в клочки и бросить в Рону. Понадобились все усилия комиссаров, властей и жандармерии, чтобы воспрепятствовать чудовищному злодеянию.