если невезенья полоса,
чтоб её поддержкой заручиться,
прихожу сюда на полчаса.
И она,
полна целебной грусти,
эта чисто русская вода
никогда
несчастным не отпустит,
потерявшим веру —
никогда.
Я всегда немного опечален
слепотой напыщенных людей,
что живут,
совсем не замечая
родственной сердечности твоей.
Взглядами
солидными и тусклыми
провожают медленно зарю...
Реки наши,
солнечные, русские,
я о вас с любовью говорю.
Так живём.
От первых дней рожденья
до последней строчки седины,
освятив
своё происхожденье
синим откровением волны.
* * *
Не в час бездумного досуга —
когда нас ветер с ног косил
и по глазам хлестала вьюга,
я разглядел, как мир красив.
Красив не в миг весны летучей,
когда для счастья он готов,
но и когда затянут тучей,
без звёзд,
без песен,
без цветов.
По берегам кустарник высох,
сгорают звёзды на лету...
Я без лирических приписок
влюблён в земную красоту.
В травы
таинственное диво,
в поток воды и в снежный наст.
Пусть не талантливо —
правдиво
все это песня передаст.
* * *
Люблю старинные романсы.
За что?
Сказать вам не берусь.
Они, как русские ромашки —
в них есть и солнечность,
и грусть.
В них тихой радости свеченье
и вдруг надрывное:
— Прости!
Как рек равнинное теченье,
так их мелодии просты.
Они, как явленное чудо,
как те ночные поезда,
что возникают ниоткуда
и исчезают в никуда.
* * *
Уходит август,
лето разбазарив,
сжигая зори...
Не с того ли встарь
его славяне называли
зарев,
а наши деды ласково —
густарь.
Ну что же,
добрым словом помяните
всю солнечность
его последних дней.
Потянутся
за бабьим летом нити
осенних паутинок и дождей.
Осенние приметы различимы
по пасмури,
по листьев желтизне.
И просто так,
без видимой причины,
вдруг тихо затоскуешь по весне.
ВТОРАЯ ПОЛОВИНА ДНЯ
Н. А. Желтухину
Пока что
все как нужно у меня,
хоть по годам
давно уже не утро...
Как говорят
с улыбкою и мудро —
идёт вторая половина дня.
Судьба мне подарила,
что могла.
Ни ясным небом,
ни тяжёлым хлебом,
ни униженьем, ни бедой,
ни гневом —
ничем меня судьба не обошла.
Всю жизнь,
в плену ошибок и грехов,
храню обрывки жалкие бумажек —
в них только боль
черствеющих стихов —
и это все,
что приобрёл и нажил.
Из года в год,
в преддверии весны,
упрямство демонстрируя воловье,
дежурят по ночам у изголовья
из юности вернувшиеся сны.
И тёплый ветер
входит в старый сад,
листву листает
робко и неслышно.
А юность
на минутку только вышла
и возвратится
тотчас же назад.
Но точен ход.
Идёт за годом год,
и каждый —
словно взысканная плата.
И время неподкупное бредёт
по замкнутому
кругу циферблата.
Что мне
вторая половина дня
и приближенье неизбежной даты?
Я не страшусь.
Давным-давно когда-то
уже однажды не было меня.