Открой мою дверь (Васильева) - страница 27

Почему Анна Борисовна никогда не ставит Машу в первый ряд? Ведь она, бесспорно, танцует лучше всех! Обычно там всегда стоит Лера, ее дочь (оно и понятно), но сегодня ее место пустует. Может, заболела?

Надо поговорить с Анной Борисовной, пусть ставит Машу в первый ряд. Хотя… Я взглянула на дочь и поняла: лучше не лезть в ее дела, она во всем справится сама и не простит вмешательства.

Как Маша выросла! Некоторые жесты, слова, выражения лица мне незнакомы, а в основном – вот она, моя дочь, передо мной как на ладони, и возможно, эти мелочи – малая часть того, что может упустить мать, не видя толком свою дочь-подростка два года.

Наконец, репетиция окончена. Девочки бредут в раздевалку, еле передвигая ноги от усталости.

Анна Борисовна подошла ко мне:

– Ей очень вас не хватало, – сказала она легко, просто и тепло, не осуждая, но мне стало стыдно, хоть под землю провались.

Машка переоделась, попрощалась с Анной Борисовной, и, даже не глянув на меня, ушла. Я кинулась за ней чуть не бегом, боялась, что она сейчас уйдет без меня и у нас не получится поговорить.

На крыльце у меня перехватило дух: ждет.

– Пошли? – спросила я, и сердце сжалось от предчувствия отказа.

– Пошли, – сказала Маша сухо.

Мы не спеша спустились по лестнице и направились в сторону дома.

– А помнишь, как раньше?.. – вдруг спросила Маша.

– Помню, – улыбнулась я, радуясь, что она начала первой. – Каждый раз я заходила за тобой сюда после работы и мы вместе шли домой, делились тем, как прошел день, а иногда покупали пончики в киоске на углу и быстро съедали их, чтобы бабушка не ругала нас, что портим аппетит перед ужином.

Маша кивнула и улыбнулась. Она была такая уставшая и несчастная, что мне так захотелось ее обнять и крепко-крепко прижать к груди!.. Но я не решилась и сказала только:

– Понимаешь… – И тут вся речь, которую я готовила, все умные слова и мысли пропали, в голове стало пусто, и только сердце стучало бешено, и не хватало воздуха.

И тут она посмотрела на меня так, что я поняла: она ждет, чтобы я заговорила снова.

– Помнишь, как ушел папа? Ты была совсем крохой, еще и пяти не исполнилось. Я лежала пластом и плакала три дня, а потом у меня поднялась температура сорок и держалась несколько дней… Ты была такой серьезной тогда, все понимала, не плакала, носила мне питье и таблетки. Когда звонил телефон, ты брала трубку и говорила: «Мама болеет, звоните потом», – и сразу же клала ее на место. Помнишь?

– Плохо помню, – неохотно, глухо ответила Маша и сразу же замолчала.

Я предприняла еще одну попытку:

– Как дела в школе?