Буфет словно нехотя, со скрипом, распахнул передо мной свои дверцы. Я остолбенела: вместо тарелок и чашек, ложек и фужеров вся нижняя полка буфета была забита папками с тесемками.
– Что это? – спросила я.
– Не знаю, посмотри, – бросила Марина, не отрываясь от книги.
Мне было страшно их открывать. На каждой папке – дата: «1956», «1974», «1989», «1995-1999», «2003», «2008».
Чихнув от пыли, я открыла первую попавшуюся. «1956»:
Осень закрашена черным и серым,
Кроны деревьев сбросили листья.
Голые ветки, замерзнув, несмело
Просят у неба тепла и укрытья.
Тучи и ветер в обнимку танцуют,
По парку брожу я снова по кругу.
Снежные хлопья, кружась и ликуя,
Черным и белым красят округу.
Стихи. Множество стихов, написанных аккуратным, мелким почерком на пожелтевших от времени листах бумаги.
Другая папка, «1974»:
Ab ovo
Когда ты устаешь (ни вдохнуть, ни вздохнуть),
И усталость твою не опишешь словами,
Я тебе предлагаю вот так отдохнуть:
Поменяйся со мною местами.
Там где я, там природа часами молчит,
Только песни цикад, что засели в траву.
Небо куполом – ввысь! Грудь от ветра щемит,
Поменяемся, слышишь? Я помогу!
Там дороги песчаные, реки, мосты,
Степь раскинулась всюду от края до края.
И кресты придорожные: ленты, цветы…
Там люди другие, и жизнь там другая.
И мы не ab ovo, мы есть от земли –
Ты почувствуешь это, домой возвращаясь.
На столбах с проводами сидят журавли
И в дорогу тебя провожают…
Вся жизнь старика в этих папках… Он разложил ее по ним, упорядочил, надписал. Господи!
Видимо, я издала какой-то звук, потому что Марина оторвалась от книги и подошла ко мне. Увидев папки в моих руках, она опустилась на колени и прошептала:
– Так вот вы где….
Увидев мое изумленное лицо, она пояснила:
– Это папины папки. Я их искала, только сейчас нашла. Совсем забыла, что при переезде всю посуду из буфета, кроме маминого сервиза, он оставил там. Как будто надеялся вернуться. Он вообще очень любил домик в Боркино. Вечерами он писал стихи (я подглядывала), а потом складывал их в стол, старый, под стать буфету. Он тоже остался там. Сколько было стихов в том столе! Отец мне запрещал даже подходить к нему, а я, когда папа уходил на работу, только и делала, что читала его стихи… Папа понимал, что талантлив, но стеснялся читать кому-то свои произведения, ужасно боялся критики.
– А это тоже Александр Иванович написал? – спросила я, вытаскивая из кучи тонкую папку с надписью «Проза».
– Да, – ответила Марина, раскрывая ее, – вот, послушай:
«Ночь в деревне прекрасна. Звезды на расстоянии вытянутой руки и большая молочная луна рассеивают тьм