– Простите, а зачем вам это нужно?
– Всё затем же. Маниакальное стремление к совершенству в профессии. Я классный хирург. Это мой наркотик – постоянное неуемное стремление развиваться, оттачивать навыки, учиться новому, стараться во всей полноте овладеть своим искусством. Если вы тоже любите свое дело, то, может быть, поймете. Знаете, у русских есть поговорка, «нет предела совершенству».
– Я понимаю вас, доктор. Пожалуйста, продолжайте.
– На чём я остановился? Ах, да, на морге. Так вот, у нас в анатомичке работал санитар. Здоровый такой, угрюмый парень. Поначалу я даже подозревал у него некоторую задержку в развитии, или потерю кое-каких мозговых функций в результате травмы. Такой он был всегда молчаливый, хмурый и заторможенный. Конечно, обо всех этих его особенностях я не слишком задумывался, вообще очень мало обращал на него внимания. Но вот однажды я заканчивал вскрытие, а он как раз из отделения тело привез. Я указал, куда поместить покойника, он стал возиться-перекладывать, естественно, я тут же забыл о его существовании, своим делом занялся. И как на грех, сшивая кожу, случайно уколол себе палец и совершенно неосознанно выругался по-русски. Санитар вдруг встрепенулся, повеселел, глаза, знаете, так и загорелись.
– Ты что, русский?! – на родном языке меня спрашивает.
– Да, - отвечаю, – и ты?
Вот так и познакомились. Дмитрий его звали… зовут. Ростовцев. Приехал из Ставрополя, три года всего в Америке. Вот откуда, думаю, эта вялость, особенная – вовсе не мозговая заторможенность, а просто русская манера исполнять нелюбимую работу с ленцой. И молчаливость от плохого знания языка, а не от природной замкнутости. Как только соотечественника во мне опознал, так словно прорвало его. Вообще этот Дмитрий оказался довольно навязчивым. Подсаживался в столовой ко мне, заходил в мое дежурство в отделение, в комнатку мою всё время совался. Я был уверен, что ему со мной просто по-русски поговорить интересно. Но с разговорами своими он быстро мне надоел. Я уж не знал, как от него отделаться. К тому же ухмылочка у него была такая гаденькая, я про себя её бандитской прозвал. В общем, подбирал уже в уме поделикатней выражения, чтобы сказать, отстань, мол, от меня, ты мне мешаешь. Но вдруг он и сам замолчал. Хоть и довольно необычные обстоятельства его вернули в прежнее спокойно-равнодушное состояние. Однажды вечером я отдыхал в своей конурке после трудной операции, задремал. Он проскользнул без стука. Встал надо мной и орган свой интимный обнажил. Сперва я глазам своим не поверил, думал, сплю. Когда сообразил, что это наяву, и желание свое человек выражает недвусмысленно, просто молча и спокойно дал ему, чего он хотел. Видимо, он остался доволен, потому что впредь у нас так и повелось: молчаливые свидания в моей каморке, на людях никаких разговоров, в том числе и по-русски. Откровенно говоря, я и за отношения это не считал, правда, к физической близости с ним привык. В общем, не буду нагружать вас лишними подробностями. Дело, собственно, в том, что две недели назад он исчез, не вышел на работу. Я и узнал-то об этом не сразу, и значения, может быть, особого не придал бы его пропаже: молодой здоровый парень, нашел получше место и был таков. Не простился, не известил, так что же? Это вполне в духе нашей странной «дружбы». Только вот вчера ко мне явились полицейские. Расспрашивали о Ростовцеве. Давно ли знакомы, встречались ли в России, в каких отношениях были. Мне показалось, это очень странно. Я почти уверен, что о нашей близости не знал никто. Ни разу ни полсловом, ни намеком на работе ни один человек не дал понять, что думает о нас, как о любовниках. Больница – коллектив своеобразный, если бы хоть что-то было известно, обязательно бы всплыло. А за стенами клиники мы и на километр друг к другу не подходили. Понятия не имею, почему они пришли ко мне. Да, еще в конце беседы полицейский так странно намекнул, увидимся, мол, еще, или «это не последний разговор», что-то в таком роде, дословно не воспроизведу. Сперва я ничего плохого не подумал, но поразмыслив немного, испугался. Если он что-то натворил, в аварию попал, или преступление совершил – еще ничего, я к его делам вне больницы совершенно не причастен. Да и каждый подтвердит, что из операционной практически не вылезаю. Но что, если его убили? Что если я попал в подозреваемые? ДНК мою на нём наши, волос, или еще что в этом роде. Как тогда?