– Дело довольно деликатное, но я обратился к вам, потому, что вы были другом профессора Карстена, он мне говорил о вас и, вообще, советовал, даже настаивал, если возникнет нужда, прибегнуть именно к вашей помощи.
– Вы знали профессора Карстена?
На самом деле, в вопросе не было необходимости, адвокат прекрасно знал, кто перед ним. Он даже видел пару раз своего друга Джоуи в обществе этого парня, правда, только издали. Это тот самый любимый его ученик. Во всех смыслах любимый. Человек, ради которого Карстен оставил семью.
– Да, он был моим близким другом.
– Хорошо, не будем играть в кошки-мышки, я знаю, кто вы такой. Более того, Джо советовался со мной, прежде чем делать некоторые финансовые распоряжения. (Профессор Карстен при жизни бо́льшую часть своих сбережений, в том, или ином виде, передал этому человеку). И еще того более, незадолго до смерти он написал мне письмо, в котором просил, чтобы я помогал и поддерживал вас. Но до сих пор, как я понимаю, вы прекрасно справлялись и сами. Что же теперь случилось?
– Откровенно говоря, меня смущает ваш тон, советник. Вы, кажется, мне не рады? Не любите гомосексуалистов? Или, может быть, осуждаете Джо за то, что он не стал лицемерить и предпочел расторгнуть бессмысленный брак? Или вам представляется, я зло, беспощадно разрушившее его семейную идиллию?
– Нет, нет, ничего подобного. На счет ориентации у меня предрассудков нет. И по поводу брака его с Селестой никаких иллюзий я не питаю. Дети к тому времени уже выросли, а она… что ж, как бы то ни было, с вами он был по-настоящему счастлив, чего о жизни с ней нельзя сказать. Извините, я действительно не имею причин недолюбливать вас. Просто немного обидно, мы дружили с Джо с детства, а как только он близко сошелся с вами… в общем, он ото всех старых друзей отдалился. И я не стал исключением.
– Возможно, Джо боялся, что его осудят.
– Я бы не осудил. Мне казалось, он должен был это знать. Но вернемся к вашему делу. Я с радостью помогу вам, чем только сумею.
– Хотелось бы, чтоб вы правильно меня поняли. Со смерти Джо прошло уже три года. Я долго не мог придти в себя, но время, как говорится, лечит…
– Извините, Майкл, а как вас Джо называл?
– Микки.
– Вы позволите мне тоже?
– Если желаете…
– Так вот, Микки, не стесняйтесь, я теперь на вашей стороне. Вероятно, у вас завелся новый друг? Что ж, это естественно. Дело в нём?
– Вы очень проницательны, мистер Финчли.
– Просто Айзек.
– Да, Айзек, дело в мужчине, и да, у меня были с ним, так сказать, интимные отношения. Но это вовсе не то, что… эх, как бы вам объяснить… Мы с Джо очень любили друг друга, у него это была последняя любовь, а у меня, по-сути, первая. Я был не так уж и юн, когда мы сблизились. По сравнению с ним молоденьким казался, а так-то мне уже двадцать шесть лет было, и я уже стал хирургом, доктором медицины. Однако раньше полюбить кого-нибудь по-настоящему просто не хватало времени. Слишком много усилий пришлось приложить мальчику из России, чтобы стать врачом в Америке. Джо был для меня всем, учителем, другом, в некотором смысле даже отцом, он был моей единственной семьей. Поэтому, когда его не стало, к тому же так внезапно, я был совершенно растерян. Не знал, как жить дальше. Всё, что у меня осталось – это работа. Я, знаете ли, хороший хирург. Так вот я и погрузился в работу с головой. Из клиники почти не выходил, практически жил там постоянно. Дежурил за всех подряд. Мне и комнатку отдельную отвели, в которой я почти поселился, хоть это и против правил. Вот так я жил, лишившись Джо. И быстро привык к такой жизни. Все мысли были заняты работой. По пять-шесть операций в сутки. Я был похож на робота-хиррурга: помылся, прооперировал, помылся, заправился, помылся, прооперировал, опять помылся. И так бесконечно. Да еще со студенческих лет я положил себе за правило не реже двух раз в неделю помогать патологоанатомам. Везде, где я работал, к этому быстро привыкали, и в нашем морге меня воспринимают как полноценную рабочую единицу.
