– Нет, другой семьи не было.
– В таком случае мне остается извиниться за беспокойство и уйти. Но я, как вы понимаете, прибыл издалека, и вас найти мне стоило больших усилий, поэтому, вынужден, простите, уточнить. Вы действительно верите в то, что это правда, или просто желаете сохранить добрую память отца? Повторяю, дело очень важное. От этого, может быть, жизнь человека зависит, кстати, вашего брата.
– У меня нет, и не было брата, только сестра. Но я догадываюсь, кого вы имеете в виду.
– Слава богу!
– Это вы?
– Нет, но я очень заинтересован. Буду с вами откровенен, возможно, я единственный, кто заинтересован бескорыстно. Пожалуйста, расскажите, что знаете. Ведь ваш отец содержал другую семью, женщину и сына, так?
– Это вовсе не то, что вы думаете. Он нес за них ответственность, но они не были его семьей. Это была работа. Вы меня понимаете?
– Да, у вас хороший английский, продолжайте.
– Отец был ученым, генетиком. Эта семья была его, как теперь говорят, проектом. Подробностей я не знаю. Работа отца была засекречена. Случайно, из разговоров папы со старыми коллегами, уже после выхода на пенсию, я знаю, что проект был удачным. Какое-то крупное открытие. Видимо что-то пошло не так, потому что отец очень переживал и злился, ругал кого-то, но тоже всё в общих чертах: «столько лет коту под хвост», «идиоты», «страну развалили, науку развалили» и так далее. А еще он как-то обмолвился, что спас мальчика, отправив его в Америку. Вы оттуда приехали, вот я и подумала, что это вы. – Левин отрицательно покачал головой. – Я так поняла, он должен быть каким-то необыкновенным.
– Так и есть.
– Ему грозит опасность?
– Боюсь, что да, мэм. Скажите, кроме меня, никто к вам по этому поводу не обращался?
– Нет. И я, как видите, ничего почти не знаю.
– Не сохранилось ли каких документов, записок вашего папы?
– У меня ничего. Но, знаете, моя сестра живет в нашей старой квартире, там, где мы жили в детстве. Может быть, там что-то осталось. Впрочем, я не уверена.
– Могу я обратиться к вашей сестре?
– Давайте, я сама с ней поговорю. Во-первых, она вас не поймет, да и вы, наверное, не сможете сразу разобраться в папиных бумагах. Я сама поеду туда. Если найду что-то, передам вам, договорились?
– О, благодарю, вас, мэм. От всей души благодарю!
– Что вы, пока не за что.
То есть Тедди и так вполне уже был доволен. На то, что найдутся ценные бумаги, он особенно не рассчитывал. Однако, ученый «отец» Микки работал не в гордом одиночестве. Кто-то да должен еще остаться, кто способен хотя бы намекнуть, в чём секрет «необыкновенного мальчика», что такого с ним сделали? Левин спокойно шел себе по улице, размышлял неспешно и обстоятельно, прикидывал, строил планы. Солнышко пригрело его не слишком волосатую макушку, и это Тедди принял за добрый знак. Здесь, в холодной, неуютной, промозглой и пасмурной Москве, засветил ему луч надежды. Впервые за долгие месяцы стало легко на душе. Проходя вдоль какого-то забора, он поднял палку с газона, как ребенок, с треском повел её по железным прутьям. И с каждым шагом, с каждым подскоком палки, радость его усиливалась. Тедди почувствовал себя почти счастливым, дойдя до калитки, он почти уже смеялся. Забор и калитка оказались больничными. А какие у Тедди с больницей ассоциации? Милая хрупкая фигурка в хирургическом костюмчике чудилась ему в каждой единице медицинского персонала, сновавшего по двору московской лечебницы. Счастливое ребячество из него не ушло, даже когда он отбросил палку в сторону. Он зашел в ближайший ко входу корпус, подчиняясь исключительно этой детской веселости. Никто его не останавливал, Тедди шел и шел по многочисленным коридорам с табличками на дверях, радостно лелея грезу свою: вот сейчас из-за угла появится Микки. Людей в медицинских костюмах и белых халатах было очень много. Все они проходили мимо равнодушно. Наконец, намечтавшись вдоволь, Тедди пришел в себя. Он проголодался и снова в трезвом рассудке прекрасно отдавал себе отчет, что ловить ему здесь нечего – его золотая рыбка плавает где-то в другом океане. Поняв, что заблудился, Тедди вежливо остановил первую встречную медичку: