Она представляла врагов рядом с собой, и вкладывала в свои движения столько усилий, сколько понадобилось бы для настоящего боя. Старейшины просили ее представлять на месте врагов детей небесных светил, и они представлялись Таше двумя огромными чудовищами, жаждущими вырвать ее трепещущееся сердце из груди. Враги пахли гнилью, а в их кроваво-красных глазах было лишь бесконечное зло. Из огромных пастей сочился яд и ядовито-зеленая слизь, вызывая отвращение. Они были злом в самом своем первозданном, чистом виде. Так было проще. Думать о том, что двое из пророчества – обычные люди, казалось кощунством, ведь их ждала смерть от руки Таши. Несмотря на свое воспитание, она все же не желала им подобной участи. Воительнице было жаль этих несчастных, которым не посчастливилось стать частью пророчества. Таша сама была частью большого механизма, его деталью, без которого механизм бы не сработал. Ей нужно было верить в то, что двое из пророчества лишь детали, без которых может обойтись главный механизм.
Яркое солнце почти село за горизонт, оставляя пустыню во власти холодной ночи. Но Таша все не останавливалась. Она чувствовала, что скоро начнется ее путь и свершение пророчества, и ей нужно будет выступить из родного города. Поэтому день за днем воительница оттачивала движения и свои навыки, готовясь, словно к последнему бою. Возможно, так оно и было. Никто ведь не знал, кем окажутся двое из пророчества. Вдруг, эти двое – обученные воины? Справится ли Таша с ними? А что, если дети луны и солнца окажутся действительно просто детьми? Сможет ли воительница отнять их жизни, не сомневаясь и не останавливаясь, перед самым финишем?
Эти вопросы не отпускали Ташу и ночью, когда в холоде своего укрытия девушка отчаянно пыталась уснуть. Сон не шел, все было тщетно.
Под рукой сталь фламберга приятно холодила кожу. Таша с какой-то почти недоступной ей нежностью посмотрела на клинок. Он был ее семьей, ее самым преданным любовником и главным соратником. Только фламбергу Таша доверяла. Подобная преданность должна была вызывать восхищение, но глубоко в душе воительница понимала, что это печально и грустно. Ничто не могло затронуть ее окаменевшее на солнце пустыни сердце. Ничто и никто.
Ночь казалась необыкновенно и удивительно звездной и красивой, поэтому Таша уселась прямо на остывший песок, позволяя ладоням увязнуть в песчинках, ощущая их на своей коже и понимая, что наступит момент, когда она больше не сможет почувствовать это. Ей нужно было запомнить пустыню, хотя даже если она вдруг лишится памяти, пустыня навсегда останется в ее сердце.