Как-то, когда Алла ушла к себе на свой короткий дневной отдых, Нина и я допивали чай, и Нина сказала мне, что Алла совершенно не разбирается в деньгах, и что это, наверное, русский обычай, и "вы все даже этим гордитесь, как будто непрактичность делает вас более возвышенными, не такими земными, как мы, американцы".
Нина рассказала, как Алла, вместо того, чтобы деньгами заплатить за починку крыши в их доме на Кейп Коде, предложила кровельщику небольшой кусок земли. "У нас земли много, – как она потом сказала, – а чтобы платить деньгами, надо выписывать чек, а это я не люблю". Через какое-то время кровельщик продал эту землю за большие деньги.
Алла радовалась, когда я ее навещала, или когда мы встречались в маленьком кафе. Ей так нравилось говорить по-русски. И то, что она рассказывала, всегда было интересно. Например, о Пушкинских лекциях Набокова в Гарварде, которые она посещала. "Изящная смуглая рука написала первые строки нашей большой поэзии…" – мечтательно процитировала она. В этот момент по стене кафе прямо у нашего столика прополз таракан, Алла быстро прихлопнула его бумажной салфеткой, бросила салфетку на пол, и не прерываясь, продолжала: "Как стыдно, что Гарвард не взял Набокова. Этот Роман Якобсон, приятель Маяковского, заявил на кафедре, что дать писателю Набокову преподавать русскую литературу – это как дать слону преподавать зоологию".
День Аллиного 75-летия справляли как большой праздник. Джордж пригласил знакомых джазистов, которые прекрасно играли, и один из них имитировал любимого Аллой Луи Армстронга. Во дворе были расставлены столы, всюду цветы и японские фонарики. Еда и обслуживание были заказаны из ресторана. Приехали друзья из Нью-Йорка и Калифорнии, пришло несколько равнодушных гарвардских профессоров. Все поздравляли, кто-то в стихах, и даже Руперт сказал несколько милых слов.
Все четверо Аллиных детей сидели рядом – двое сыновей, один историк, другой экономист, оба гораздо менее интересные, чем их родители, с еще менее интересными женами.
"Я знаю, вы историк искусства, – сказала мне Нина. – Мы с Вильямом тоже в некоторой степени рисуем". Оказалось, они ездят по кладбищам и переводят специальными мягкими карандашами на рисовую бумагу поверхности могильных плит. "Отпечатки получаются лучше любых картин", – подтвердил ее муж.
Когда Руперт умер, Алла, по настоянию Нины, подписала бумаги, по которым ее муж, отец Вильям, стал Аллиным финансовым опекуном. Родившийся в бедности и всю жизнь прожив прижимисто, он теперь распоряжался большими деньгами, поместьем на Кейп Коде, домом в Кембридже. А Алла превратилась в маленькую, сгорбленную старушку, целиком от него зависящую.