«Да пьяные», — вдруг услыхал он хрипловатый, явно прокуренный, но все же девичий голос — совсем близко и уже почему–то за спиной. И в тот же миг почувствовал ту самую волну, что и в вагоне, только очень слабенькую, создаваемую одним лишь единственным глядящим на него угольком — сзади, оттуда же, откуда послышался голос. Он повернулся и открыл глаза: одна из девушек, полная и некрасивая, приотстав и полуобернувшись, смотрела на него очень внимательно и, казалось — грустно. Лицо ее в потемках было видно плохо, и более точно выражения его понять было нельзя. Заметив, что он на нее смотрит, она еще пару мгновений глядела ему прямо в глаза, затем отвернулась и стала догонять своих подруг.
— А что вы хотели показать мне, мой друг? — раздался в этот момент голос Николай Николаевича, который, благодушно улыбаясь, все еще рассеянно смотрел в ту сторону, откуда пришли девушки.
— Да нет, Николай Николаевич, ничего. Это я так просто, — ответил Николаша. — Пойдемте домой.
И они пошли, а затем поехали домой — спать.
* * *
Для Николаши началась более или менее самостоятельная жизнь. По настоянию Николай Николаевича он теперь практически все время проводил вне дома, появляясь то здесь, то там, с удивлением, как приезжий, рассматривая город, в котором родился, вырос, прожил всю жизнь — и не узнавал его. Некоторые совершенно знакомые ему места стали будто незнакомыми; вдруг появились глухие стены там, где он никогда их не помнил; и наоборот — памятные еще с детства дома, казалось, исчезли, на их месте ничего не было. Не могло же с весны все так измениться? — ломал он себе голову. Когда он осторожно спрашивал об этом у прохожих — на него смотрели странно и как–то с опаской отвечали — дескать, нет, никогда здесь не было ничего, вы, возможно, что–то путаете? Он понимал, что все это — следствие произошедшего с ним, что он просто видит все другим взглядом, так — по словам Николай Николаевича — как все есть на самом деле, однако всё не мог этому поверить до конца — настолько разительны были некоторые перемены. Тем не менее, он продолжал свои походы, заново знакомясь с некоторыми прежде знакомыми ему людьми, заводя и новые знакомства, но так, чтобы сближение не было слишком сильным — этого он себе позволить не мог.
С Николай Николаевичем виделись они теперь много реже, он, бывало, возвращался поздно, и часто в таких случаях не тревожил старика. Тем не менее, пару раз в неделю они встречались за ужином, или вечерним чаем, обсуждали новости, Николаша рассказывал о своих походах, впечатлении от них; ум его стал глубже, он теперь многое понимал самостоятельно — в результате напряженных раздумий, сопоставления виденного им самим с открытым ему ранее; уже бывали случаи, когда ему удавалось поразить Николай Николаевича своими выводами — тот восклицал: «Браво!», — и даже иногда хлопал характерным жестом ладошами — одна об другую. На старую службу Николаша после некоторых колебаний решил не возвращаться — слишком много сложностей могло возникнуть из–за его длительного необъяснимого отсутствия — но устроился подрабатывать чертежником в другую контору — мало ли их в городе — словом, жизнь в новой, странной его роли понемногу наладилась.