Затем поднялась, не спеша привела себя в порядок — и стала звонить на службу: выклянченный ею отпуск заканчивался через два дня.
На работе она появилась как ни в чем ни бывало, уладила оставшиеся после безумной ее эскапады недоразумения, с покорным видом выслушала нотацию от начальства — не слишком строгую, впрочем — все были, в сущности, рады ее возвращению. Она включилась в прежнюю свою работу, словно оставила ее вот только вчера вечером.
Поползли конечно, как это бывает обыкновенно, слухи, сплетни — но, поскольку никто решительно ничего не знал, то и они быстро выдохлись. И все забылось, все вернулось в свою колею. Днем она снова была собрана, на удивление деловита, вечером так же как и раньше спешила домой…
…понимая, конечно, бесполезность этого, она все–таки стала его искать; побывала у его старого дома, смотрела на окна квартирки во втором этаже, даже поднялась, прислушивалась у двери, даже несколько раз потянулась рукою к пуговке звонка, и один раз, набравшись решимости, позвонила. Резкий, неприятный звонок разорвал стоялую, как вода, тишину внутри. Было совершенно ясно, что никто не откроет ей, не глянет на нее полными ожидания и тоски глазами, нет никого за дверью, пуста квартирка. Она еще несколько мгновений стояла в нерешительности, затем дверь напротив отворилась, появилась соседка — довольно молодая женщина с чуть выпуклыми глазами, увидела ее, смерила с головы до ног взглядом, совершенно равнодушным; она, однако, смутилась. Соседка стала спускаться по лестнице. Наташа, подождав, пока хлопнет дверь подъезда, сделала шаг назад и стала спускаться тоже.
* * *
Юноша и старик, связанные невероятной фантазией судьбы, вернулись в свой заброшенный, неизвестно как и на каких основаниях существующий этаж, в свои комнатки, убогие по обычным меркам, но ставшие обоим такими милыми за последние месяцы совместных переживаний, бесед, трудов и сложившейся между ними душевной близости, какая бывает только между двумя очень значительными и мудрыми людьми; вернулись почти одновременно.
Старик, как выяснилось впоследствии, тоже где–то пропадал последнее время: появился позже него, хотя и в тот же день. Он услышал, как тот возится с чем–то в своей комнате, гремит тазами, и счел своим долгом зайти, проведать.
— Вернулись, значит, — приветствовал его старик как ни в чем ни бывало, будто расстались они только вчера, — заходите, Николай, я кофе сварил…
И Николашина жизнь определилась теперь уже окончательно, и стал он в этой новой окончательной жизни своей называться всегда и для всех — Николаем.