* * *
Жизнь моя превратилась в пытку. Я перестал чувствовать ее радость, ее течение остановилось для меня, впереди всё виделось мне ее устье, где впадает она в безбрежный океан всепоглощающей тьмы. Я днем и ночью видел, видел, даже закрыв глаза, слышал, даже заткнув уши руками, как медленно, но неотвратимо ветшает ткань беспечно брошенного мною на произвол безжалостного времени мира; медленно–медленно, почти незаметно для несведущего взгляда, распадаясь по песчинке, по секунде, тихо–тихо шурша, опадая, как песок в часах, истаивая белым облаком в небе, впитываясь в сухие трещины земной коры каплей росы. Запах тлена, невозвратного праха, в который обращалось все, что некогда было мне дорого, чуть слышно, но неизменно касался моих ноздрей.
И я ничего, совершенно ничего не мог поделать с этим неотвратимым разрушением, не мог остановить его, как ни пытался, а мог только наблюдать за ним, бессильно сжимая кулаки и сквозь зубы проклиная его. Я почти совсем исчерпал полученный мною когда–то заряд неведомой, бесконечно далекой, но могучей силы, жаждущей вернуться, прийти на помощь, спасти, вылечить этот вялотекущий, но смертельный недуг одичания и неизбежно следующего за ним распада; растратил на бесполезную, как оказалось, работу, никому не нужные открытия, дал уйти, стечь в землю, пока я грезил о несбыточном; бестелесный, блуждал в напрасных снах.
Я понял, понял, что ничего не остается мне, как ждать и надеяться, что когда–нибудь и где–нибудь я найду новый такой же луч, что упадет из бесконечного далека и родит в том месте, где вонзится в гибнущую от одичания материю — новую жизнь, новую, с момента зарождения посвященную той же самой прекрасной и безжалостной цели — быть простым гвоздем, скрепою, удерживающей маленький участок вокруг себя от падения в жадное варево бессмысленного хаоса. Найти, найти, любой ценой сохранить, не дать зачахнуть, или — не дай, Господь — погибнуть, или иначе как потерять эту искру, эту силу, как магнитом припечатывающую все, что ее окружает, к твердой живой основе мироздания; в меру своих сил дать ей развиться, быть может, умножиться: я истово верил, что мне это удастся, удастся призвать к ней новые и новые потоки высокой мощи, сколько смогу, сколько выдержит предел ее человеческого существа. О том, что это может оказаться жестоким, я не думал тогда.
Я нашел его, еще совсем малыша, с чудными серыми глазами, выходившего на прогулку с мамой и бабушкой, они сопровождали его, гордые и торжествующие, не понимая, отчего они так торжествуют и чем гордятся, что за драгоценность ведут они за руку и кому вытирают сопли.