Наконец, подошла очередь дежурить четвертому взводу. Как ни удивительно, но Зайцев в число первых караульных не попал. — Несение караульной службы — огромная честь! — заявил перед дежурством Мешков. — Поэтому те, кто имели наряды вне очереди на работу, пойдут в караул самыми последними!
Курсанты с завистью посмотрели на Зайцева. Как всегда, большинство не скрывали своей ненависти к нему. — Опять выделился! — считали они. Но это уже почти не действовало на Ивана. За небольшой промежуток времени ему удалось хорошо разобраться в своих товарищах и постичь сущность взаимоотношений между ними.
Еще на «гражданке» Зайцев много раз слышал и читал о крепкой воинской дружбе, закаленной совместной службой в армии, о взаимовыручке и поддержке, характерных именно для советских воинов. Возможно, во время войны так оно и было, ибо судить о том, что не удалось ему самому увидеть, Зайцев не мог. А вот в мирное время все обстояло совсем наоборот. Конечно, солдаты общались между собой. Разговаривали, что-то совместно делали, иногда даже делились пищей и помогали друг другу. Но это объяснялось, как правило, вынужденными обстоятельствами, необходимостью. Охватившие общество в конце шестидесятых годов апатия, безразличие к чужой боли, цинизм и шкурничество постепенно пришли и в армию.
В какой-то мере настроения отчужденности поощрялись и командирами, особенно политработниками. Они, конечно, не были заинтересованы в единстве своих подчиненных, ведь в этом случае воины вполне могли бы выступить совместно против произвола и несправедливостей своих военачальников. Вот почему командиры тщательно выведывали все их разговоры и даже сплетни для того, чтобы сеять рознь и взаимную неприязнь. Однако бравые политработники и другие командиры ничего не смогли бы добиться, если бы сами люди в своей массе не шли им навстречу. Зайцев, беседуя со своими товарищами, не раз ловил себя на мысли, что они очень любят послушать все самое плохое об окружающих и не переносят информации о том, что кому-то из них хорошо. Так, сосед Ивана по койке, курсант Конев, буквально наслаждался, когда слышал что-либо о наказаниях, выносимых его сослуживцам. Он с интересом выпытывал у Зайцева подробности об уборке казармы во время очередных нарядов на работу, обязательно перед сном вспоминал эпизод с Кулешовым, который подвергся унижению со стороны Шувалова, передавал всякие сплетни и слухи. С другой стороны от Зайцева лежал курсант Солдатов, который почти не вступал в разговоры со своими соседями, но, судя по его лицу, можно было сделать вывод, что он был полностью солидарен с Коневым. В конечном счете, Ивану совершенно надоели эти разговоры, и он решил их пресечь. Зная, как мучительны для товарищей сведения о благополучии их сослуживцев, Зайцев стал рассказывать о том, как хорошо он жил на «гражданке», какими богатствами обладал, как ему нравится служба в армии. Каждый вечер он сообщал Коневу о том, какие поощрения ему объявили военачальники. После вызовов к замполиту он рассказывал, как тот хвалил Ивана, как обещал ему в скором времени увольнение в город и даже досрочный отпуск на родину. Конев едва скрывал свою ненависть к собеседнику! Доходило до того, что он после такого рода разговоров долго не мог заснуть и все ворочался с боку на бок. Постепенно ночные разговоры прекратились. Исчерпав свою фантазию, Иван не стал больше ничего нового выдумывать, а товарищей вполне устраивало его молчание: по крайней мере, можно было считать, что он молчит не от хорошей жизни, и хотя бы этим улучшать свое настроение и вызывать здоровый сон.