Уж не знаю, как меня осенило, но я ударил Прошку. Не сильно, но вероломно. Говоря ласковые слова. И в результате отшвырнул от корма. Кот с диким ревом кинулся на меня, но теперь уж меня так запросто переиграть было нельзя. Я снова опередил его.
Борьба длилась недолго. Он остановился. Замер в метре от меня, и только взгляд стал таким напряженным, ну прямо жег. Пауза длилась около минуты, после чего Прохор, не отрывая от меня глаз, медленно пошел ко мне. Я убрал руку от корма. Он начал есть. Без рычания. И тут я погладил его. Он прервался, глянул на меня, сказал: «Мрм», — и снова за дело. Честное слово, словно камень свалился у меня с души.
При следующей кормежке порядок был таков. Я вытаскивал еду. Прошка мотался по полу, как ртуть, или, точнее, как кусочек натрия по поверхности воды. Глядел кот на мою руку и своими стремительными перемещениями отслеживал ее движения, глухо урча и даже словно постукивая чем-то, лапами, наверно. И захватывал все куски. Раздавал: Дусе, Феде, Михалычу — что достанется. Доставалось-то всем вволю, но Прошке важен был порядок. Я не лез в эту его жизнь, тем более что на меня он теперь не посягал и, более того, разрешал себя трогать во время еды. Я даже мог взять у него мясо или рыбу (я не преступал закон и изъятое всегда возвращал Прошке же, не внося сумятицы в умы его вассалов). Он видел это. Он, кажется, видел и понимал все.
Спустя некоторое время подошла и Прошкина очередь пройти через вживление электродов. Я, видимо, был уже неравнодушен к этой бестии и не без волнения шел на этот шаг. Что будет с группой, пока Прошка будет слаб? Оперировал после утренней раздачи еды (в общем-то в нарушение принятых норм). До вечера Прошка спал. Что было ночью, я не знаю, но уже утром следующего дня этот дьявол стоял посреди комнаты и вершил порядок.
То ли оттого, что ему в тот день досталось больше ласки, то ли еще по какой причине, но наши отношения из формальных: хозяин главный — хозяин прайда — вассалы стали меняться. Мы с Прошкой подружились.
Как он понимал человеческую речь! Например, иногда Прошка забирался на стул, что вообще-то не разрешалось. Нравилось ему на стуле или особенно в моем кресле лежать. Может, кошма ему не подходила из-за того, что она как у всех? Ну вот, заберется он на стул, а я ему: «Прохор, слезь со стула!» Имя свое, кстати, знал в любых модификациях, хотя до этого, скорее всего, и понятия-то не имел, что он Прошка или кто-нибудь другой, а не просто «Я». Итак, «Прохор, слезь со стула!» Слезет, начнет шататься по комнате. Или при тех же обстоятельствах: «Прохор, иди на место!» Слезет, пойдет на кошму. «Проша, опять забрался! Иди ко мне, поговорим». Идет (я сижу перед мини-ЭВМ), садится рядом. Эти минуты, как и наши разговоры, Прошка очень любил. Вообще проявлял интерес к моим манипуляциям вокруг анализатора. Сидел около меня подолгу, переводя взгляд с экрана на мои глаза, а с них на руки, занятые клавиатурой. Тут-то мы и разговаривали. Не могу, к сожалению, подобрать сочетания звуков, которые бы соответствовали Прошкиным высказываниям. Одно скажу: он не повторялся — и впечатление диалога было полнейшее.