Андрей Владимирович встал, отошел в сторонку, извлек из внутреннего кармана пиджака сотовый и вполголоса вызвал машину к подъезду. Затем вернулся к отцу и осторожно взял его под мышку:
– Пойдем, па.
– Куда? – встрепенулся старший Полуярцев.
– Ко мне, – в очередной раз сказал младший. – Зачем тебе оставаться здесь одному? У нас дома поживешь, займешься внуками, Лена обо всем позаботится.
– Лена? Разве она занимается домом?
– Ну какая разница? Ей не обязательно самой мыть посуду, чтобы следить за порядком. Поселишься в своей комнате, почитаешь, музыку послушаешь.
Дядя Сережа и тетя Наташа подключились к уговорам, всячески расписывая выгоды пребывания в уютном домике племянника. Из окон его скромного жилища на окраине города открывался замечательный вид на поля и леса, без малейших признаков индустриализации, словно вернулись дикие времена человечества.
Андрей Владимирович решительней потянул вверх со стула тяжелое безвольное тело отца, и тот в конце концов оперся ногами об пол и встал по-настоящему. Под утешительные речи вдовца удалось вывести из квартиры, в которой остались его шурин со свояченицей, и провести по лестнице вниз, на улицу, где уже припарковался персональный синий "Фокус", полностью перекрывший проезд другим машинам.
Оба Полуярцевых забрались в машину. Старший – мягко осев на заднем сиденье, младший – пружинисто запрыгнув с другой стороны. Машина тронулась, медленно поплыли мимо подъезды родительского дома, затем, после выезда на улицу, знакомые с детства городские виды полетели за окнами быстрее, а Андрей Владимирович впал в задумчивость.
Дорога от дома до дома на индивидуальных колесах занимала буквально несколько минут, но сирота не замечал времени. Воспоминания беспокоили его нотками неустроенности и забытых волнений.
Маленький Андрюшка в свое время пошел учиться вовсе не в ту школу, где учительствовала его мама, чему несказанно удивился. Пару лет перед наступлением этого важного жизненного рубежа мальчишка наивно представлял себя гордо идущим по светлым широким коридорам незнакомого загадочного учреждения за ручку с мамой, под завистливыми взглядами остальных школьников. Ему мнилась близость к учителям, а не к одноклассникам, привилегированность, хотя самого слова он тогда не знал, даже избранность. И вышел один пшик. Его записали в ближайшую к дому школу, первого сентября мама отправилась к себе на работу, а сын с папой в одиночестве побрели к храму среднеобразовательных знаний в качестве простых смертных. Отец торжественно держал в одной руке огромный белоснежный букет, в другой – горячую ладошку сына, и оба учились гордиться своей скромностью.