– Не понял. Как это – помню ли, кого забыл? Раз забыл, значит не помню. Как же я могу их помнить? Это нарушение законов логики.
– А может, вам только кажется? Займитесь на досуге перемоткой собственной жизни, кого только ни вспомните. Из забытых. И не откладывайте в долгий ящик – после шестидесяти потрошить себя гораздо труднее.
– Хотите сказать, что и сами так развлекаетесь?
– Есть такое дело.
– И давно?
– Около полугода. Оказалось – несметные толпы мимо меня прошли, а я на них и не смотрел. Все своими делами занимался.
– Не чужими же делами нам заниматься. Они потому так и называются, что не наши.
– Да, конечно. Вы правы. Вы всегда правы, Андрей Владимирович. Извините, наверное, я с вами раскланяюсь. Мне пора. До свидания.
Самсонов кивнул головой и отправился прочь, постепенно исчезая во тьме. Полуярцев проводил его долгим взглядом, постоял некоторое время в пустой аллее, ни о чем не думая, и направился к себе домой. Он хотел спать.
9. Голубь сизокрылый
Дочь целовалась с каким-то хлыщом, самозабвенно и с видимым удовольствием. Сагайдак остановился ошарашенный, затем сделал шаг вперед с желанием садануть в торец мерзавцу, а негодяйку взять за ухо и привести домой. Затем он остановился, дожидаясь, пока кровь отхлынет от лица. Легко в одно мгновение сделать глупость, которая изменит жизнь в худшую сторону. Дочь, конечно, повзрослела, но это не означает права прилюдно лизаться с кем попало. Петр Никанорович сделал еще несколько шагов и остановился рядом с парочкой, совсем потерявшей ощущение реальности.
– Молодой человек, закурить не найдется? – несколько механическим голосом произнес отец, готовый к убийству, но всеми силами сдерживающий свои эмоции.
Ублюдок не обратил никакого внимания на бесцеремонного прохожего, но Милка забилась в его руках, как голубка в силках птицелова, отпрянула и испуганно посмотрела на отца. Все молчали, негодяй соизволил проследить за взглядом своей жертвы и Сагайдак смог оценить его наружность. Как и следовало ожидать – мерзкая рожа без тени интеллекта, зато с тухлым блеском сексуального извращения в глазах.
– Людмила, садись в машину.
После долгой паузы, в течение которой испуг в глазах сменился негодованием, она воскликнула:
– Папа!
– Садись, без разговоров.
– Папа, прекрати! Езжай себе дальше, оставь меня в покое!
– Размечталась. Ты сядешь в машину, или мне силу применить?
– Только попробуй, только попробуй! Я из дома уйду!
– Тогда я тебя найду и на привязь посажу. Тоже мне, напугала.
Публичная сцена принимала совершенно неприличный оборот. Прохожие стали задерживать шаг при виде вопящей девчонки в окружении двух особей мужского пола. Сагайдак понимал двусмысленность своего положения и от этого еще больше злился.